Зябко веду плечами и только сейчас замечаю, что из-под стола мужа торчат чьи-то туфли на шпильке. Совсем совесть потерял или специально хочет меня унизить? Я не доставлю ему такого удовольствия. Нервно сглатываю и поднимаю глаза. Илья смотрит на меня с вызовом и ждет реакции. А ее нет. Мерзко, неприятно, но в душе ничего не вздрагивает. Все умерло еще вчера.

— Я помешала? — сухо интересуюсь и киваю на девушку под столом. — Извини, но ты не берешь трубку, а мне очень надо поговорить.

Илья подозрительно прищуривается, но уступает. Отъезжает на кресле от стола, давая секретарше возможность вылезти.

— Оставь нас, — хмуро бросает ей и приводит себя в порядок.

Девушка вскакивает на ноги, торопливо застегивает белую блузку и, не поднимая глаз, пробегает мимо меня. Провожаю ее взглядом и усмехаюсь. Ни стыда, ни совести, а впрочем, какая разница.

— Итак, чай и кофе не предлагаю, — усмехается Илья. — Зачем пожаловала?

— Что ты устроил? — всеми силами стараюсь сохранить спокойствие. — Почему меня не пускают к собственному сыну?

— К сыну? — хмыкает он издевательски. — Ты сама его бросила на произвол судьбы. Вчера.

— Что ты несешь? — распахиваю недоуменно глаза. — Я ушла от тебя, а не от сына.

— Нет, Лена, — качает он головой, продолжая смотреть мне в глаза. — Ты бросила нас обоих и разрушила семью.

Что он несет? Я не понимаю. Глупость какая-то. Складывается впечатление, что просто издевается надо мной.

— А, по-твоему, я значит должна была смотреть на твои измены сквозь пальцы?

— Почему нет?

Ну это совсем за гранью. Илья окончательно потерял ориентиры. Но у меня еще есть гордость и собственное достоинство. Я себя не на помойке нашла.

— Потому что я Романовская, а не Козлова. — Слова вылетают раньше, чем я успеваю понять их смысл и прикусить язык.

Никогда прежде не попрекала мужа сменой фамилии, в конце концов, он сам решил отказаться от своей. Но сейчас я, видимо, стремительно опускаюсь до его уровня.

— Романовская? — рычит Илья и подскакивает на ноги. — Да где бы ты была со своей фамилией, если бы не я?

Тут он, конечно, прав. Много сделал для благополучия нашей семьи. Но извиняться я не собираюсь. Мне ничего не остается как вздернуть подбородок и поджать губы.

— Илья, я не хочу ругаться, — примирительно начинаю. — Мы же взрослые адекватные люди. Давай просто разойдемся достойно. Я подам на развод и…

— Подавай, — перебивает он и расплывается в гаденькой ухмылке. — Можешь катиться на все четыре стороны. Но сын останется со мной.

— Но так нельзя! — срываюсь на крик и качаю головой. Надо держать себя в руках, иначе улечу в истерику.

— Ошибаешься. — Илья подходит ко мне и останавливается в нескольких метрах. — Твой единственный шанс видеть сына — это сохранить семью, — хочет заправить за ухо выбившуюся прядь, но я дергаюсь от него, как от прокаженного.

— Это невозможно, — не желаю даже рассматривать этот вариант. — Я не смогу тебя простить.

— А мне и не нужно твое прощение, — смеется муж. — Мне нужна идеальная картинка.

— Господи, какое же ты чудовище, — выдыхаю и отчаянно трясу головой. Как же хочется, чтобы все это было дурным сном.

— Да.

— Как я с тобой жила столько лет?

— Ну не прибедняйся, отлично жила и не жаловалась. — Кривая усмешка искажает его губы.

Илья знает, что прав, и чувствует свое превосходство, но от этого становится только гаже внутри. Я смотрю на него и словно вижу в первый раз. Когда он успел стать таким? Да нет, скорее всего, всегда таким и был, только умело скрывал свое гнилое нутро. А я вовремя его не рассмотрела.