– Волкодав!… – севшим голосом выговорил учёный аррант. Тот молча поднял голову и вопросительно посмотрел на него. Эврих сглотнул и начал сбивчиво говорить: – Ты… те шестеро… они что, сегодня должны?…

Венн передёрнул плечами:

– Может, и не должны. – Эврих продолжал смотреть на него, и он, криво усмехнувшись, кивнул ему на остывающий котелок, который аррант заботливо обнимал, держа на коленях: – Ты ешь… пока льдом не покрылось…

Эврих вздрогнул и сунул в рот ложку. Казалось бы, уж какая тут пища, когда пошли разговоры о мертвецах, но ничего подобного. Голодный желудок требовал насыщения.

– Так ты, значит… потому так и спешил?… – спросил он, поочерёдно откусывая от хлеба и ободранной луковицы.

Волкодав снова кивнул.

– Если я правильно понял, – сказал он арранту, – где-то здесь есть тропка, по которой к реке ходят из деревни. Завтра к полудню…

Он не договорил. Договаривать не хотелось. Как бы парень не натворил глупостей, если прямо сказать ему, что, вполне возможно, разыскивать нарлакскую деревню придётся уже в одиночку.

Он крепко верил в могущество тройного круга, очерченного именем Солнца, Молнии и Огня. Топор был для веннов священным оружием Бога Грозы. Про горящую ветку и вовсе не стоило ничего объяснять. А меч Волкодава звался Солнечный Пламень. Неужели не оборонят?…

А вот и не оборонят. Злодея, сотворившего грех. Вольный или невольный…

– Ты себя на всякий случай отдельно ещё огради, – сказал он Эвриху. – Мало ли…

– Не буду!… – окрысился аррант. – Я с тобой!…

– Ну и зря, – спокойно сказал Волкодав. – Глупо.

Эврих подумал, и ему стало стыдно. Теперь он наконец-то понимал всё до конца. Вот, значит, зачем венн так гнал его и себя. Он, Эврих, если вдруг что, должен был оказаться уже в Нарлаке. Поближе к людям. К городу Кондару, откуда через море отправляются корабли…

Ломая себя, он вытащил из костра головню и вычертил круг. Раскалённые угли, покрывавшие жаркий конец головни, недовольно шипели, соприкасаясь с мокрой травой. Эврих замкнул круг и только потом сообразил, что отгородил себя от разостланной постели и вдобавок едва ли теперь сумеет как следует вытянуть ноги. Не сможет даже поправить костёр, подкинуть в него хвороста… Он усмехнулся и бросил головню обратно в огонь. Тилорн, покалеченный и незрячий, и тот схватился тогда за ореховое копьецо. С чего это венн решил, будто он, Эврих, останется спокойно сидеть в своём кругу, если… Ой, да не храбрился бы ты, прозвучал глубоко в сознании словно бы чужой, насмешливый голос. Ещё не всеми страхами пуганный. Не хвались наперёд…

Эврих заставил себя досуха выскрести котелок и поставил его наземь.

– Ну и что теперь?… – спросил он, изо всех сил стараясь, чтобы голос не выдал волнения.

– Ничего, – сказал Волкодав.

Эврих сжал кулаки:

– Во имя репьёв, прицепившихся к подолу Прекраснейшей!… Если доживём до утра, венн, я сам тебе голову оторву!…

Волкодав сидел лицом к реке, полагая, что души сражённых насильников явятся со стороны Засечного кряжа. Там он оставил валяться их неприбранные тела; птицы и звери, должно быть, уже вволю потрудились над падалью. К тому же нечисть и зло, как известно, всего чаще приходят именно с севера…

Он подумал о том, что, может, в эту ночь произойдёт то, что должно было произойти, и шесть возмущённых душ выдернут из тела его собственную, чтобы увлечь её… куда? Наёмники принадлежали к разным народам. У каждого имелись свои Небеса и своя Преисподняя. Веннский Исподний Мир был негостеприимен. Злодеев ждала лютая тьма и такой же лютый мороз. Волкодав вздохнул и подумал о том, как, наверное, опечалятся Серые Псы, ждущие его на зелёных полянах Острова Жизни. То есть многие из них, должно быть, уже возвратились в этот мир, потому что он за них отомстил. Но мать и отец… почему-то ему упорно казалось: они оставались ещё там, наблюдая деяния сына, и смотрели на него сквозь семь прозрачных небес, и чаяли встречи…