На третьи сутки брюшная полость миссис Уиск опять наполнилась кровью, и Уилбуру Кедру пришлось вскрывать шов; на сей раз у него появились опасения, что может обнаружиться что-то серьезное. Но крови в брюшной полости оказалось немного, и он с облегчением вздохнул. Удаляя кровь, он случайно задел кишку и проткнул насквозь. Поднял ее, чтобы зашить повреждение, а она расползлась у него в руках. Если и другие органы у миссис Уиск как желе, долго она не протянет.

Миссис Уиск протянула еще три дня. В ту ночь, когда она умерла, Кедру приснился кошмар – его пенис отвалился у него в руках; он попытался пришить его на место, но тот распадался на куски; затем точно так же отвалились пальцы. Пальцы для хирурга важнее, чем пенис, подумал он. Как это характерно для хирурга! И как характерно для самого Уилбура Кедра.

История с миссис Уиск еще укрепила его мнение об опасности половых связей. И он начал ждать, что его скоро постигнет та же участь. Но вскрытие, произведенное известным патологоанатомом, дало неожиданный результат.

– Цинга, – заявил патологоанатом.

Что с них взять, с патологоанатомов, подумал Уилбур Кедр. Какая тут, к черту, цинга!

– Миссис Уиск была проститутка, – почтительно напомнил он патологоанатому, – а не морской волк.

Но патологоанатом категорически заявил: ни гонорея, ни беременность тут ни при чем. Миссис Уиск скончалась от этой чумы мореходов, в ее организме нет даже следа витамина С. И патологоанатом заключил: «Распад соединительной ткани, сопровождаемый внутренним кровотечением. Сомнений никаких – цинга».

Хотя откуда взяться цинге, так и осталось загадкой. Миссис Уиск умерла не от венерической болезни, и доктор Кедр успел-таки выспаться одну ночь. Но на вторую на сцене появилась дочь миссис Уиск.{7}

– Разве сегодня моя очередь? – запротестовал он спросонья, когда коллега опять разбудил его.

– Она утверждает, что вы ее лечащий врач, – пожал плечами коллега.

Дочь миссис Уиск, которая стоила когда-то дешевле матери, преобразилась до неузнаваемости; теперь она наверняка заломила бы цену, какая матери и не снилась. Тогда в поезде она выглядела моложе Уилбура, сейчас казалась старше его. Подростковая замкнутость сменилась презрительной развязностью. Косметика, украшения, духи – ни в чем нет меры, одета вызывающе. Волосы, заплетенные в толстую косу с воткнутым в нее пером чайки, так натянули кожу, что вены на висках и мышцы шеи вздулись и напряглись, как будто любовник-садист схватил ее за косу и с силой потянул назад.

Вместо приветствия, она протянула Уилбуру Кедру флакон с бурой жидкостью, от которого сквозь неплотно закрытую пробку шел едкий незнакомый запах.

На захватанной грязными пальцами этикетке разобрать что-нибудь было невозможно.

– Вот что ее укокошило, – заявила девушка, и из горла ее вырвался глухой хрип. – Я это не употребляю. Есть другие способы.

– Вы мисс Уиск? – с некоторым сомнением спросил Уилбур Кедр, пытаясь уловить тяжелый сигарный дух.

– Я же сказала, есть другие способы! – повторила мисс Уиск. – У меня не такой срок, как у нее, еще не дергается.

Уилбур Кедр понюхал флакон; он понимал, о чем она. Мать была на пятом месяце, значит, ребенок уже шевелился. Для верующих врачей первое шевеление плода означало обретение души, но Уилбур Кедр в существование души, вообще-то, не верил. Вплоть до середины девятнадцатого века закон относился к абортам просто (и, по мнению Кедра, разумно) – позволял прерывать беременность до первого шевеления; такой аборт для жизни матери не опасен; правда, на четвертом месяце плод уже прочно крепится к матке и извлечь его оттуда труднее.