– На Чалкот-роуд, в районе Примроуз-Хилл. Что с ним случилось?

– Дом принадлежал ей, разве не так? Они с Леном остались в нем, там же началась их семейная жизнь, там родилась моя мать. Потом они продали этот дом и переехали на Кинг-Кросс.

Я чувствую облегчение. Сам не знаю почему, не понимаю, какая мне разница. Возможно, потому, что мне не хочется записывать Генри в ряды законченных подонков, без единой – насколько я мог до сих пор судить – симпатичной черты. Но теперь одна появилась. Оставив Джимми, он отдал ей дом. Хотя, скорее всего, просто продолжал платить арендную плату. А может, он дал ей и мужа? Не исключено. В свидетельстве о браке Леонард Доусон назван носильщиком. Интересно, где он служил, на железнодорожном вокзале или в больнице? Дом, муж и приличная сумма денег? Пятьсот фунтов. Похоже, у Генри не такая черная душа, как я думал.

– Можно сказать, она обошла доктора Нантера – то есть сэра Генри – на финише. Он женился на той Элинор лишь в 1884 году. Она была вашей прабабушкой.

Я не спорю. Бессмысленно пускаться в долгие объяснения. Элинор могла бы стать моей прабабкой, если бы не погибла ужасной смертью, а Генри женился бы на ней, но этого не случилось. Он женился на ее сестре. Я не рассказываю об этом Лауре и Дженет.

Подходит официант с подносом печенья, и дамы выбирают себе сладости. Монитор светлеет, и на нем появляются результаты голосования: 66 «за» и 82 «против». Мы отвергаем поправку. Лаура начинает рассказывать о своей матери, родившейся в 1884 году, о своем счастливом детстве в Примроуз-Хилл, о том, как няня водила ее гулять в Риджентс-парк.

Все это время я спрашиваю себя, кого они мне напоминают, но так и не нахожу ответа. Лаура не сказала мне, когда именно в 1884 году родилась ее мать, и я не собираюсь спрашивать. Это я сам могу без труда найти в архивах. У Лена Доусона и его жены, похоже, было еще пять детей – по словам Лауры, все счастливые, успешные и обеспеченные. Дженет добавляет, что в их семье все живут долго, и с гордостью сообщает, что тетя ее матери по имени Элизабет, дочь Джимми, родилась в 1891-м (кстати, в том же году, что и Сара Нантер) и дожила до конца 80-х годов XX века.

Мы допиваем чай и возвращаемся тем же путем, что пришли сюда. Я спрашиваю, можно ли мне позаимствовать почтовую открытку из серии красавиц в качестве иллюстрации к биографии прадеда, которую напишу, и Лаура неохотно соглашается.

– Но пока вам открытка не нужна, да? – спрашивает Дженет.

– Вероятно, еще года два или три, – отвечаю я, а затем спохватываюсь – невежливо говорить такое человеку, родившемуся не позже 1923 года.

Чувства Дженет явно совпадают с моими. Она поспешно говорит, что открытка будет у нее в полной сохранности и что я обязательно получу ее, когда потребуется. Потом рассказывает о генеалогической таблице, составленной ею, которая иллюстрирует плодовитость и чадолюбие Мэри Доусон. С 1903 по 1918 год она родила восемнадцать детей.

– Все они выросли здоровыми, и у всех были дети, – с гордостью прибавляет Лаура.

Мы подходим к комнате принцев, и Дженет интересуется, что тут делает женщина, сидящая на стуле у камина. Я объясняю, что она «кнут», или организатор парламентской фракции лейбористов, и находится здесь для того, чтобы ее «стадо» проголосовало и вернулось на свои скамьи, – на тот случай, если они попытаются улизнуть домой. Обе дамы мне не верят, хотя это чистая правда.

– Почему они обязаны остаться? – спрашивает Лаура.

– Они должны голосовать и обеспечить победу правительству.

– А разве нельзя выйти другим путем?