– Хмельное расслабляет разум, освобождает дорогу истоку, – сказал колдун, откусывая огурец.

– Значит, мне нельзя пить.

– Нельзя, – подтвердил он. – Пей.

– Но…

– Лучше выпустить исток сейчас, когда, кроме лошадей, этого никто не почувствует. Пей-пей. В первый раз, что ли?

– Да нет. – Я отхлебнула и чуть не выплюнула обратно. Проглотила я с трудом. – Самогон?

– А ты чего, бражки хотела?

– Вина. Обычного вина. – Я с отвращением посмотрела на флягу. Майорин отломил мне хлеба и водрузил на него кусок сыра.

– На закуси. Ты пей, не отвлекайся!

– Я так не могу! – взвилась я. – Как можно так пить? Еще и одной!

– Ты предлагаешь составить тебе компанию?

– Хотя бы! Иначе не буду!

– Капризная дочка Владычицы. Все ждал, когда ты себя проявишь. – Но, несмотря на сарказм, флягу он взял.

– И что же будет, когда я опьянею?

– Откуда мне знать, все девки по-разному себя ведут.

– Не называй меня «девкой», колдун!

– Хочешь сказать, ты уже не девка? – Я с трудом подавила желание выплеснуть самогон ему в лицо. – Пей давай. Помни, что я сказал про злость.

– Теперь ты будешь меня злить? – Я выдохнула и отпила, маслянистая жидкость обожгла нёбо и расплавленным металлом полилась в горло. Я торопливо закусила сыром.

– Пить ты не умеешь!

– Будешь учить? Ты же так не любишь объяснять!

– С чего ты взяла?

– Ты же не потрудился объяснить той девчушке в деревне про чуму.

– Она все равно бы не поняла. – Майорин встал и нырнул под навес, какое-то время он там копался. Мне в плечо впился комар, легко пробуравив рубашку, боль осталась где-то на краю сознания, и я с интересом наблюдала, как длинное тельце круглеет от моей крови.

– Перестаешь чувствовать боль – исток просыпается. – Он резко хлопнул меня по плечу, на рубашке осталось красное пятно. – Это первый звоночек.

– А может, дело в самогоне?

– Опьянение хмелем и опьянение силой порой схожи. Ты мало выпила, пей еще. – На плечи мне рухнула моя собственная куртка. Я подняла голову, колдун хитро прищурился. – Еще не хватало простыть.

Как ни странно, он оказался отличным собутыльником. Не рвался изливать душу, не требовал этого от меня, а когда иссякла одна фляга, колдун достал следующую. Злить он меня не пытался, подкалывал, порой задевая за живое, но не специально. А я все пыталась докопаться до ответов, которые он не давал.

– Откуда ты так много знаешь про истоки?

– Нахватался.

– Слишком ты много знаешь для нахватанности.

– Не путай, девочка. – Я скривилась, но промолчала. «Девочка» мне не нравилась чуть меньше «девки». – Ты не знаешь ничего, я знаю немного.

– И что же ты еще знаешь?

– Почти все истоки сходят с ума. Чувствуешь сладкий вкус безумия?

Я помотала головой, чувствовала только, что хмель опутал меня с головы до ног. Колдун сидел, облокотившись на одну руку. Смутившись, я опустила глаза. Я росла среди колдунов и воинов, кто-то был благороден до тошноты, кто-то, наоборот, славился излишним цинизмом, нисколько этого не скрывая. Многие были сволочами или любили скабрезностями загнать девок в краску, а частенько не только девок. Но никого похожего я не встречала. Что-то было в нем иное, будто действительно он не понаслышке знал вкус безумия.

– Ты поехал в Мыльняки. Почему?

– Мимо проезжал.

– Вот и проезжал бы дальше. Ты же послал смотрящего, ему это не шибко понравилось, может и в Инессу написать.

– Пусть пишет. – Колдун запрокинул голову и сделал несколько долгих глотков. Меня передернуло. Фляга вновь сменила хозяина. – Мне все равно.

– Это я уже поняла. Не поняла почему?

– Хм… Если бы он мог меня проклясть и тем испортить мне жизнь, я бы, наверно, заволновался. А так, ну поворчит старичок, помянет меня недобрым словом, накатает кляузу в Инессу, а дальше что?