От дыма и выпитого у меня обнесло голову, и я отправилась на улицу подышать воздухом и дощатый домик на задворках проведать.

– Плохо? – участливо спросили за спиной. Я резко обернулась и уперлась носом в могучую грудь Хорхе.

– Ну вроде как. А ты чего здесь?

– Устал я что-то. Это Айна у нас на дебоши мастерица. Осенью пахнет, чуешь? – Ничего я не чуяла, по мне ночь как ночь.

– Нет.

– Пахнет. Знаешь, бывает так, еще тепло, листва зеленая, а осень уже на пороге. Кажется, чуть-чуть – и наступит.

– На больную мозоль! – саркастически сказала я. Воину явно было неуютно, для него мы все желторотики – юнцы, только пересекшие порог взросления. Молодые, неопытные, наивные, полные глупых и ненужных надежд. Хотя сам виноват, женился бы на зрелой женщине, будто мало в Инессе молодых вдов: каждый год нет-нет, да в овраг вниз головой кто свалится, кто силу не рассчитает, кто цитадельца на безлюдье встретит, а тот сильнее окажется. Нет, взял девку самую бойкую, красивую и рыжую. Теперь воин терпел, хотя больше всего походил на родителя, следящего за неразумной детворой.

Не всегда медленное старение на руку колдунам, магия сглаживает разницу в возрасте, а вот взгляд эту разницу выдает. И грустная ухмылка тоже…

Я задумалась, что будет со мной. С истоком, который никогда не стареет… вообще никогда… Вырастут дети Айны и Хорхе, постареют и умрут родители, а я так и буду жить, не меняясь. Хотя я исток, а, по статистике, истоки долго не живут. Не дают им жить долго.

– Это точно, – нисколько не обиделся воин. – Все к тому и идет. Эй, ты что, плачешь?

– Нет. – Я вытерла рукой глаза. – У меня насморк – осень скоро. Хорхе?

– Да?

– Ты давно знаком с Майорином? Ну с тем колдуном…

– Я понял, – оборвал меня воин. – Достаточно давно, а что?

– Ну… а сколько?

– Что сколько? – хмыкнул тот. – Если хочешь спросить что-то определенное, спрашивай определенно!

Неловкая попытка вызнать возраст колдуна с треском провалилась. А я, хоть убей, не понимала, сколько тому лет. Он выглядел лет на тридцать, но… кто его знает… внешность обманчива. А глаза, глаза казались холодными, жесткими, жуткими и… молодыми.

Я вернулась в корчму, но праздновать уже совсем не хотелось. Хотелось забиться куда поглубже и пожалеть себя от души. Дали мне, как же! Один из воздыхателей притащил с собой лютню и трещотку. Трещотка рыдала в руках у Катарины, воздыхатель насиловал лютню. Если прислушаться, то можно было догадаться, что сие есть велманская плясовая. С порога меня подхватила Айна и потащила в центр зала, где уже бодро отплясывали ведьмочки-травницы.

– Я не танцую.

– Да ладно! – крикнула виновница торжества, подбрасывая вверх ногу. С другой стороны в меня вцепилась еле стоящая (но бодро прыгающая) Лисса, и бежать стало некуда. Наша конструкция из трех пьяных девок воссоединилась с компанией ведьмочек, и, больше заплетаясь ногами и топчась друг на друге, мы завели кривой хороводик, смешивая велманскую плясовую с эльфийской заздравной. Окружающие нам горячо хлопали и не менее горячо ржали. В какой-то момент я столкнулась взглядом с Майорином, который тоже отбивал ладоши и раскатисто хохотал. Странно, подумалось мне, откуда он тут? В этот момент Лисса тяжело наступила на мою ногу, и больше я вперед не смотрела, стараясь следить за ступнями соседок и вовремя уворачиваться от них. Заодно движения повторяла.

Напрыгавшись до одури, мы повалились на скамейки и присосались к кружкам.

– Ты, Айрин, танцуешь как медведь в посудной лавке.

– Убегающий от другого медведя? – невинно спросила я Лиссу. Та лишь губки надула. Она мне на ногу раз двадцать наступила. Все захохотали.