Бондюран нахмурил брови.

– То есть вы считаете, что Джиллиан может быть жива?

– На сегодняшний день у нас нет однозначных свидетельств того, что она мертва, – вставил свое веское слово Ковач. – И до того, пока жертва преступления не опознана, мы рассматриваем также вероятность того, что это не ваша дочь. По имеющимся, хотя и не проверенным данным, ее видели позже момента убийства.

Бондюран покачал головой.

– Боюсь, что это не так, – негромко произнес он. – Джилли мертва.

– Но откуда у вас такая уверенность? – спросил Куинн.

Выражение лица Бондюрана являло собой смесь страдания и отрешенности. Он посмотрел куда-то чуть левее от спецагента, немного помолчал, а потом произнес:

– Потому что она мой ребенок. Это самое лучшее объяснение, какое я могу дать. У меня такое чувство, будто в животе тяжелый камень. Словно какая-то часть меня умерла вместе с ней. Ее больше нет в живых. У вас есть дети, агент Куинн? – спросил он.

– Нет. Но я знаю немало родителей, которые потеряли ребенка. Им не позавидуешь. На вашем месте я не стал бы торопиться с выводами.

Бондюран посмотрел на ботинки Куинна и вздохнул.

– Пройдемте ко мне в кабинет, – сказал он, после чего, поджав губы, посмотрел на Ковача. – Эдвин, а вы с сержантом подождите нас в гостиной.

Ковач недовольно фыркнул.

Нобл еще больше изменился в лице.

– Может, Питер, будет лучше, если я поприсутствую…

– Нет. Пусть Хелен сварит вам кофе.

Нобл с оскорбленным видом подался вперед, как марионетка, которую невидимый кукловод потянул за нитки. Не сказав больше ни слова, Бондюран повернулся и вышел.

Куинн последовал за ним. Звук шагов глушил толстый персидский ковер. Интересно, что сейчас скажет Бондюран? С представителем полицейского управления он разговаривать отказался. С другой стороны, прогнал и собственного адвоката. Но почему? Какой в этом смысл, если он хочет защитить себя? С другой стороны, любые слова, какие могут быть истолкованы против него, сказанные в отсутствие адвоката, не будут приняты во внимание судом, будь они даже сто раз записаны на пленку.

– Насколько мне известно, у вас есть свидетельница. Она может опознать человека, совершившего это преступление?

– Я не имею права обсуждать этот вопрос, – ответил Джон. – Я бы предпочел поговорить о вас и вашей дочери, о том, какие отношения были между вами. Простите мою откровенность, но ваше нежелание сотрудничать с полицией лично на меня производит довольно странное впечатление, если не сказать сильнее.

– Вы считаете, что я реагирую на смерть дочери как-то не так? А какова, по-вашему, типичная реакция?

– Возможно, типичная – не то слово. Но некоторые виды реакций встречаются чаще других.

– Я не знаю ничего, что имело бы отношение к этому случаю. И мне нечего сказать полиции. Незнакомый человек похитил и убил мою дочь. Как я могу располагать хотя бы малейшей информацией об этом бессмысленном убийстве?

Они вошли в просторный кабинет и закрыли дверь. Большую часть помещения занимал массивный рабочий стол, напоминающий подкову. Одно крыло оккупировал компьютер, второе – завалено бумагами. Центральная часть была воплощением чистоты и аккуратности. Пресс-папье чистое, без единого пятнышка; каждая ручка, каждый документ знает свое место.

– Снимайте плащ, агент Куинн, присаживайтесь, – с этими словами Бондюран указал на два кожаных кресла, а сам уселся за стол – словно король на свой трон.

«Ага, хочет создать дистанцию и подчеркнуть свое положение, – сделал мысленный вывод Джон, сбрасывая с плеч плащ. – Указывает мое место».

Он уселся в кресло, которое тотчас мягко просело под ним, отчего он даже показался сам себе ниже ростом.