весна,

потом —

            зима.

Позабыл я все слова,

все имена.

Позабыл я даже то,

            как ты нужна, —

ты об этом мне напомнила

сама.

Очень гордая,

            сама пришла ко мне,

равнодушие обидное стерпя.

На твоих ресницах

            тает первый снег…

Что б я делал,

если б не было тебя?!

Наверно,

                        ученый меня б опроверг.

Но я,

отвергая мудреные толки,

верю:

если погиб человек,

от него продолжают идти биотоки.

Они пронзают

            толщи глубин.

И где-то у очень дальнего моря

та,

            которую он любил, —

вздрогнет

и на часы посмотрит…

Но это —

            о нем и о ней.

А про нас?..

Летят биотоки над Обью,

            над Волгой.

Деревья вспыхивают,

накренясь,

от этой громадины тысячевольтной.

Не спи!

            Я хочу так.

Не спи!

Не моги!..

Ведь что-то случилось!

            Случилось!

                        Я знаю…

Понять не могу лишь,

            друзья иль враги —

твои, —

я их так отличаю, —

сигналы.

Я их, как свиданье с тобой,

            тороплю.

Летят они!

Ты их исправить

не можешь!..

И если значат они:

«Не люблю…» —

ты вздрогнешь.

И на часы посмотришь.

Зря

                        браслетами не бряцай.

Я их слышал.

Я не взгляну…

Знаешь,

            как языческий царь

объявлял другому

войну?

Говорил он:

– Иду

                        на Вы!

Лик мой страшен,

и гнев —

            глубок.

Одному из нас —

видит Бог! —

не сносить в бою головы…

Я не царь.

А на Вы

            иду!

Неприкаян и обречен,

на озноб иду.

На беду.

Не раздумывая

            ни о чем.

Будет филин ухать в бору.

будет изморозь по утрам.

Будет зарево не к добру.

Строки рваные

телеграмм.

Встреч оборванных

            немоте,

ревность

и сигаретный чад.

И заброшенная верста,

где олени в двери стучат…

Будет ветер сухим, как плеть.

Будут набережные пусты.

Я заставлю

камень гореть

и сожгу за собой

            мосты!

Высшей мерой меня суди.

Высшей правдой себя суди,

Почтальона, как жизни,

                        жди.

Почтальона, как смерти,

                        жди…

Я стою у темной Невы,

у воды

            густой и слепой…

Говорю я:

– Иду

            на Вы! —

Объявляю тебе

любовь!

Если разозлишься на меня

так,

что скажешь:

            «Кончено!» —

сполохи полярного огня

вспыхнут озабоченно.

Подползут, чтоб вымолить

            «прости!» —

дальние,

незваные, —

железнодорожные пути

и пути трамвайные.

Если разозлишься на меня —

полдень переломится.

Горькими

            иголками

                        звеня,

лес

тебе поклонится.

Степь

            не даст зазеленеть росткам,

сделается вязкою.

Горы упадут

            к твоим ногам,

ледниками звякая.

Если разозлишься на меня,

выдохшись

и выстрадав,

звезды в небе

            среди бела дня

будто слезы

выступят.

Будут повторять:

            «Ты не права!..»

ветер —

            дымной прядкою,

тучи —

            громом,

шелестом —

            трава,

и дрожаньем —

радуга.

Будут миру

            предвещать беду

черные ущелья…

А сначала

            я к тебе

                        приду.

Сам.

Просить прощения.

Так вышло.

Луна непонятною краской

                        обочины выкрасила…

Нас выжгло!

Нас —

            будто из поезда полночью —

                        выбросило.

По пояс —

холодного снега в кювете.

                        В сугробах – полмира!..

А поезд

проносится мимо…

            проносится мимо,

                        проносится мимо.

Постой!

Но ведь только минута прошла,

                        как мы ехали в нем и смеялись.

С его теснотой

и нежданною грустью

                        смирялись.