Во время Адажио – дуэтного танца Золушки и Принца – даже партнёрша забеспокоилась, всё ли с ним в порядке. 

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила она, почти не шевеля губами, на которых застыла приклеенная улыбка. 

– Да. А в чём дело? – коротко отозвался он, придерживая приму за руку и медленно вращая её в арабеске.* 

– Танцуешь сносно, а вот выглядишь, честно говоря, паршиво... Будто вот-вот в обморок рухнешь. 

Павел подхватил её за талию, с кажущейся лёгкостью поднимая в верхнюю поддержку. 

– Ты ничего себе случаем не потянул, не порвал и не сломал? – настойчиво продолжала допытываться она, когда её ноги вновь коснулись сцены. 

– Я в порядке, Насть. Правда, – заверил он, справляясь со сбившимся дыханием.

Он не помнил, как дотянул свою партию до финала. Доволок, как нерадивый грузчик тащит чужую мебель, не особо заботясь о том, чтобы сохранить её целой и невредимой. 

Пришёл в себя лишь после Аморозо в конце третьего акта – апофеоза всего балета, когда наконец опустился занавес и зал взорвался аплодисментами и воплями “Браво!”. 

Павел с трудом выдержал финальный поклон, изнывая от желания поскорее смыться. Он даже не стал переодеваться – так и помчался вниз в образе Принца, всё ещё загримированный и разгорячённый после спектакля, чтобы услышать от вахтёрши очередное безжалостное: “Елисеева не  объявлялась”. 

Уже без всякой надежды он вновь набрал Милин номер и – о чудо! – после пятого гудка она наконец-то соизволила ответить. 

– Привет, Паш, – как ни в чём ни бывало поздоровалась с ним она. – Как ты? Как делишки? 

Фоном её жизнерадостному голосу звучали громкая музыка, чей-то смех и звуки прочего бурного веселья. Павел даже не сразу нашёлся, что ей сказать. 

– Ты охренела? – выдавил он наконец севшим голосом. – Ты же сама мне звонила и рыдала взахлёб пару часов назад... 

– Ах, это, – беззаботно прощебетала Мила. – Теперь уже всё хорошо. Всё отлично, жизнь прекрасна и удивительна, Пашечка! 

– Где ты сейчас? – он сглотнул. – С кем? 

– Да так... с друзьями развлекаемся, – беззаботно отозвалась она. Павел знал цену этой мнимой беззаботности. 

– Надеюсь, никакой травы и прочих глупостей? – жёстко спросил он. – Слушай, Мил, я порядком задолбался всякий раз тебя отмазывать.  

– Ну что ты! У нас всё чинно-благородно... Мы даже не пьём. Только лимонад! – и снова взрыв безудержного хохота.  

– Так ты не приедешь? 

– Куда? – недоумевающе спросила она. 

– Ты собиралась ко мне в театр, – напомнил он, стараясь не сорваться на крик. Его буквально трясло от злости на эту дрянь, на которую сегодня было потрачено столько нервных клеток. 

– Нет, сегодня никак, извини, я же сказала, что тусуюсь с друзьями. Но как-нибудь на неделе надо увидеться, да?.. Я соскучилась. 

Разумеется, тем, как прошла его премьера, Мила даже не поинтересовалась. Скорее всего, эта незначительная мелочь просто вылетела у неё из головы. Правильно сказал Артём – она просто бессердечная сука. 

– Алло, Паш, ты куда пропал?.. Не слышу тебя, – позвала Мила. 

– Приятного вечера. Развлекайся! – выдохнул он в ярости, завершая вызов. 

Повертел телефон в руках, а затем со всей дури швырнул его прямёхонько в противоположную стену. 

...Она всегда появлялась не к месту, некстати и не вовремя. 

Звонила именно в те моменты, когда он совершенно не мог разговаривать. Требовала внимания именно тогда, когда его голова была занята собственными заботами. Возникала на пороге, когда он торопился уходить и не в состоянии был уделить ей ни секунды. 

Она бесцеремонно врывалась в его жизнь и с облегчением обрушивала на него град своих проблем, зная, что Пашка обязательно разрулит. Поможет. Вытащит. И как бы он ни был занят, как бы ни спешил и о чём бы сейчас ни думал – ради Милы он бросал все дела и сломя голову мчался на помощь, чтобы собственноручно утереть слёзы с этого милого кукольного личика.