03.02.2016

Комментарий Джемаля к постановке вопроса:

Главный и безусловный враг человека – это общество как таковое. Человек предстоит перед обществом: он, фигурально или буквально выражаясь, стоит на коленях, – общество же является ему в виде огромного храма с широко распахнутыми дверями и сиянием, исходящим изнутри. Там, внутри этого храма, нет жрецов. Точнее, всякий, кто вошёл, становится жрецом.

И в чём же цель проектирования? Неужели кто-то думает, что «идеальное общество» корректирует «искривление» человеческого фактора? Да нет, конечно. Идеальное общество просто отменяет человеческий фактор как глупую архаику.

Но на пути этой машины встаёт союз смертных, община верующих, заключивших завет с Авраамом и всеми, кто от него изошёл, чтобы свидетельствовать об Ином. Вот почему, согласно преданию церкви, Христос говорил: «Царство моё не от мира сего».

Ключ к пониманию того, что такое община, содержится в понятии братства. Это взрывное, сокрушающее понятие, которое вместе с тем амбивалентно. Есть братство, которым повязаны те, кто телесно прошёл одни и те же родовые пути. Такие братья объединены общим для них чревом матери. И, конечно, это физическое кровное братство кое-что может. Однако оно представляет собой антитезу подлинного братства, где братья не входят в мир через единое чрево, а уходят из этого мира через единую для них общую могилу. Союз смертных всегда помнит о том, что подлинное происхождение революционной знати проявляется не через вагину в начале, а через разверстую яму в конце.

Поговорим о социал-утопизме: почему это хорошо и почему это плохо. Почему так долго мечтают люди об «идеальном обществе»? Откуда это взялось, как вы думаете?

Вообще эта тема, наверное, стала актуальной после реализации советского проекта и особенно после его конца, потому что сразу возникли вопросы: а то ли это было? Не было ли это всё изначально заблуждением, не было ли это все играми воображения и так далее? Потому что советский проект уходит своими корнями в очень серьёзную традицию. Это традиция Мора, это традиция Кампанеллы, и люди одушевлялись – по крайней мере интеллигенты, которые шли в революцию, – этой тематикой. Достаточно только вспомнить Чернышевского с его фаланстерами[15]. И сколько вообще волн поднял этот проект.

А сегодня говорят: «А реально ли было это вообще построить? Был ли это социализм, не был социализм?» Но дело-то не в этом. Дело в другом: есть изначально какая-то чудовищная ошибка в том, что человек пытается решить какую-то свою глобальную проблему через моделирование общества, которое в конечном счёте становится чем более «идеальным», тем более для него страшным.

Золотой век – это не совсем общество, не совсем ассоциируется с обществом. Потому что здесь мы должны провести очень чёткую грань. Она может быть стёрта, может произойти слияние двух этих понятий – понятий «человечество» и «общество». Когда мы говорим о Золотом веке, об Эдемском рае, то мы говорим либо о человеке как Адаме – индивидуальном, предстоящем Творцу, природе, в гармонии, – либо, если говорится о Золотом веке, то есть уже о человечестве, то говорится именно о человечестве, а не об обществе. Общество появляется после Золотого века, оно как раз появляется как ответ на исчезновение Золотого века. Потому что идея общества – это защита человека от враждебной среды.