У нее даже нет персонального ящика голосовой почты.

Он повернулся спиной к закопченным развалинам и пошел к машине.

Работа в отделе мало-помалу начала оживляться, но передача смены в шестнадцать часов прошла без особого подъема. Нине снова выпало патрулировать с Андерссоном, и она не видела причин возражать. Весь остальной молодняк ничуть не лучше.

Сейчас они все сидели в дежурке, и никто не хотел уходить до минуты молчания, назначенной на пять часов вечера. Нина прошлась по коридору, потом оглянулась, чтобы удостовериться, что ее никто не видит, и нырнула в комнату для допросов. Остановившись у двери, она прислушалась. В коридоре раздавался раскатистый бас Андерссона.

«Как мне с этим справиться? Как мне все привести в порядок?»

Она сняла трубку с аппарата и несколько секунд слушала гудок. Потом набрала десятизначный номер и принялась ждать.

В трубке на противоположном конце провода раздался чей-то приглушенный кашель.

– Здравствуй, это я, Нина.

Она слышала, как кто-то тяжело дышит и хлюпает носом в трубку.

– Хольгер, это ты?

– Да, – ответил отец Юлии.

Нина оглянулась, убедилась, что дверь закрыта, и села за пустой стол.

– Как вы? – тихо спросила она. – Как Виола?

– Она в отчаянии, – ответил Хольгер. – В полном отчаянии. Мы…

Он замолчал.

– Понимаю, – произнесла Нина, не дождавшись продолжения. – Вы что-нибудь слышали об Александре?

– Нет, ничего.

Снова наступило молчание.

– Хольгер, – сказала Нина. – Я хочу, чтобы ты внимательно выслушал то, что я тебе сейчас скажу. Я не должна говорить этого ни тебе, ни кому-либо другому. И ты можешь сказать только Виоле. Тот вызов приняла я. И оказалась в квартире Юлии первой. Я нашла Юлию на полу в ванной. Я позаботилась о ней и поехала с ней в больницу. Она не ранена. Хольгер, ты слышишь, что я говорю? У нее не было физических травм. У нее, конечно, тяжелый психологический шок, но это со временем пройдет. Хольгер, ты понимаешь, что я говорю?

– Ты… Что ты делала в квартире Юлии?

– Я была на дежурстве. И оказалась в ближайшей к месту преступления патрульной машине, поэтому откликнулась. Думаю, что я поступила правильно.

– Но где был Александр? Он был там?

– Нет, Хольгер. Александра не было в квартире, когда я вошла.

– Но… где же он?

Нина почувствовала, как к ее глазам подступают слезы.

– Не знаю, – прошептала она, чтобы не разрыдаться. – Вам кто-нибудь помогает? Вы с кем-нибудь говорили?

– Кто станет с нами говорить?

Да, он прав, никто. Хольгер и Виола не считаются родственниками жертвы, они – родственники предполагаемого убийцы. Едва ли государство раскошелится на психологов, которые бы с ними поработали.

– Я дежурю в субботу и воскресенье, – сказала Нина, – но в понедельник смогу вас навестить. Вы не против?

– Ты для нас всегда желанная гостья, – заверил Хольгер.

– Я не хочу мешать, – сказала Нина.

– Ты никогда нам не мешаешь. Мы будем очень рады твоему приезду.

В трубке снова повисло молчание.

– Нина, – произнес наконец Хольгер, – это она его застрелила? Его застрелила Юлия?

Нина перевела дух.

– Я не знаю, но похоже, что да. Прокурор потребовал ее ареста.

Отец Юлии несколько раз тяжело вздохнул.

– Ты знаешь за что?

Нина поколебалась. Ей не хотелось лгать.

– Я ни в чем не уверена, – сказала она. – Но думаю, что в последнее время у них были проблемы. Юлия мне о них почти не рассказывала. Она что-нибудь говорила вам?

– Ничего, – вздохнул Хольгер. – Ничего такого, чтобы мы поняли, что дело приняло такой серьезный оборот. Примерно год назад она говорила, что это стыд, что Давиду не нравится Бьёркбакен, но ничего другого не говорила…