Отойдя в сторону, «бродячая кошка» уселась под кустом с желто-зелеными в фиолетовых прожилках листьями.

Ник завинтил термос, убрал чашки в корзину. День погожий, солнечный, и пейзаж выглядел безмятежным, а у него в душе все равно что-то заныло. Не сразу, с некоторой задержкой, так что Миури не увидела, как изменилось выражение его лица.

…Это похоже на то, как в детстве он с родителями ездил по выходным за город. Тоже брали с собой еду, тоже закусывали на природе, потом собирали остатки…

Он оцепенел, склонившись над корзиной с наполовину свернутой скатертью в руках.

– Коля!

Услышав этот голос, Ник вздрогнул, поднял голову и ошеломленно раскрыл глаза.

Мама стояла около озера, по колено в темной траве. Живая. В своем любимом платье из голубого крепдешина. Но ведь это платье осталось в их брошенной квартире… Значит, здесь, в Иллихее, она сшила себе точно такое же?

– Коля, иди сюда!

Она умерла от сердечного приступа у него на глазах. Люди в камуфляже бросили ее тело в закрытую машину и куда-то увезли. Но бывает же, что человека выводят из клинической смерти… Там увидели, что ее можно спасти, и все-таки оказали медицинскую помощь, а потом, после больницы, она тоже наткнулась на объявление иллихейской иммиграционной службы и тоже попала в Пластилиновую страну… И они почти три года ничего не знали друг о друге…

– Иди ко мне!

Бросив скатерть, он стал спускаться в низину, запинаясь о торчащие корни травянистых растений. Под подошвами чавкало. Мама все так же стояла на берегу озера, и звала его, и улыбалась. Как хорошо, что ее тоже взяли сюда, теперь они будут вместе…

– Мя-я-я-а-а-ау!!!

Пронзительный кошачий вопль так ударил по барабанным перепонкам, что Ник споткнулся и упал на одно колено в сырую траву. А маму буквально передернуло, по ее телу прошла странная судорога: словно она не настоящая, а нарисована на куске ткани, и эта ткань всколыхнулась от сильного сквозняка.

Ник встал. До мамы и до озера каких-то пять-шесть метров. Мама протягивала к нему руки. Он похолодел, когда увидел, что ее пальцы вытягиваются и в придачу извиваются, как черви. Не может у нее быть таких пальцев… Это почти коснулось его, но тут снова раздался свирепый кошачий вопль, и нечеловеческие пальцы свело судорогой, а Ника схватили за ворот и рванули назад.

Мама была уже совсем не похожа на себя. Она как будто расползалась на клочья… и вообще на том месте, где она только что стояла, шевелилось что-то вроде коралла с бледными раскоряченными ветвями, оно вырастало из непроницаемо-зеркальной водной глади. Ник почувствовал дурноту.

– Иди сам! – потребовала Миури. – Ты тяжелый.

Он понял, что мамы здесь не было вообще. Это кораллоподобное существо (уже исчезло, только круги по воде расходятся) его загипнотизировало.

– Тут на столбе должен быть знак! – Ему редко случалось видеть Миури такой рассерженной. – Дырки от гвоздей есть… Куда он, интересно, подевался?

– Какой знак?

У Ника стучали зубы. Он оглянулся назад: озеро как озеро, в нем отражается небо и прибрежная темная осока; даже не подумаешь, что там притаилось что-то непонятное.

Миури обшаривала придорожный кустарник. Трещали ветки. Бросилось наутек несколько потревоженных прыгунцов, они скакали в траве, как рассыпанные мячики.

Ага, вспомнил: если где-то завелась нечисть, рядом вешают специальный знак – вроде черепа на трансформаторной будке, чтобы никто не совался в опасное место.

Его все еще трясло. Он опять посмотрел на озеро, испытывая нехорошее, тоскливое чувство. Если бы это было правдой, если бы она оказалась жива… Но это всего лишь одна из метаморфоз, какие в Пластилиновой стране сплошь и рядом.