Но этого человека, лохматого оборванца, едва стоящего на ногах, повели на эшафот первым.

Вопящий без устали безумец, похоже, переживет и Илриана.

«Ну уж нет», – подумал эльф, просунув палец между горлом и полосой ошейника, чтобы ослабить давление на кадык.

Блики тусклого света играли на боках вожделенной миски, и казалось, будто она скалится заключенному, насмехается над его потугами, злорадствует и хохочет. Вдохнув поглубже, Илриан уловил в воздухе запах кислой капусты. Не запах – вонь.

Собираясь с духом, он покрутил ржавый браслет на своем запястье.

Что ж, ему все равно пришлось бы это сделать. Если он хочет выбраться отсюда, проявлять малодушие нельзя. Для побега нужна не только проклятая глиняная черепка, но и возможность свободно передвигаться по камере.

От своей рубахи Илриан оторвал полосу ткани, смял в ком и затолкал в рот. На языке разлился тошнотворный вкус грязной тряпки. Зато он не откусит себе язык и не раскрошит зубы.

Покончив с этими нехитрыми приготовлениями, Илриан размахнулся и что есть мочи ударил ребром скованной руки о стену. Дикая боль заставила его зажмуриться и замычать в кляп. Он не стремился разбить железные кандалы, это было невозможно, – он ломал собственные кости, чтобы искалеченная кисть сжалась и, щедро смазанная кровью, выскользнула из тесного металлического кольца наручи.

Загремели цепи. Раздался омерзительный влажный хруст. Мокрая от слюны тряпка упала на пол, и мычание эльфа смешалось с воплями тюремного безумца, не замолкавшего ни на секунду.

Морщась, Илриан проталкивал сломанную ладонь через браслет. Наконец тот, пустой, с грохотом упал к его ногам.

Смаргивая слезы, Илриан исступленно замотал головой. Его окровавленная кисть мелко подрагивала.

«Я сделал это, Алисия. Я это сделал».

Прошло не меньше получаса, прежде чем к пленнику вернулось ощущение реальности и камера перестала раскачиваться перед глазами. Он кинулся к миске и выплеснул ее отвратительное содержимое на пол, а саму расколол на три кривых черепка. Самый крупный и острый из них Илриан забрал себе, а остальные спрятал среди гнилой соломы, которая служила ему постелью. Из-за того, что приходилось управляться одной рукой, эти манипуляции он проделал медленнее, чем хотел бы. Но успел вовремя.

Когда в глубине темного коридора раздались шаги, узник уже сидел на своем привычном месте, пряча искалеченную кисть за спиной, так что казалось, будто он по-прежнему прикован цепью к стене. Здоровую руку с зажатым в ней осколком он погрузил в солому.

Шаги приближались. Теперь, помимо звуков мужской тяжелой поступи, Илриан различал скрип и дребезжание деревянной тележки, на которой заключенным разносили еду и куда после ужина складывали грязную посуду. Еще он слышал позвякивание железных ключей, надетых головками на большое кольцо, подвешенное к поясу надзирателя.

Узник, оравший весь день, угомонился и теперь жалобно, по-собачьи скулил где-то в темноте, за пределами видимости эльфа. Дребезжание тележки то стихало, когда стражник останавливался возле очередной камеры, то возобновлялось, когда он продолжал свой путь. Наконец по стене коридора, освещенной факелом, скользнула тень. Следом появился ее обладатель. Илриан спешно закрыл глаза, успев заметить мелькнувший за решеткой силуэт, и уронил голову на грудь.

– Эй, где миска? – раздался голос, похожий на птичий клекот. – Эй, животное, я к тебе обращаюсь. Куда ты дел миску? Спишь, что ли?

По ушам ударил металлический звон. Пытаясь разбудить заключенного, надзиратель постучал дубинкой по прутьям решетки.