Меньше людей, от которых надо таиться. Меньше открытого неба, от которого у него дрожат колени. Работа, даже потогонная, приносила облегчение. Доставленный с «Барбапикколы» фабрикатор изготавливал вагонетки и тележки так проворно, что люди едва успевали загружать их сырой породой. Бригада Баси, чтобы угнаться за ним, решила протянуть рельсы от шахты к грохотам[13] и оттуда к бункерам, где руда дожидалась челноков с «Барбапикколы» для доставки на орбиту. До сих пор породу возили на тачках. Моторизованная система увеличила добычу на порядок.

Итак, Бася со своей бригадой прокладывал металлические рельсы от блестящего в резком белом свете новенького фабрикатора. До шахты их доставляли на ручных тележках, там сгружали и сваривали. Рельсовые пути понемногу росли. Работа была тяжелой, из тех, которыми люди технического века больше не занимаются. А сварка в атмосфере сильно отличалась от вакуумной, так что Басе приходилось многому учиться заново. Сочетание умственной и физической нагрузки выматывало все силы. Мир сузился до очередного задания, до боли в плечах и до отдаленной надежды на сон. Некогда было думать о другом.

Например, об убийстве. О безопасниках корпорации, которые вынюхивают его, Купа и остальных. О том, насколько виноватым он себя чувствовал каждый раз, когда Люсия лгала чужакам, уверяя, что ничем не способна им помочь.

Позже, когда он сидел в бараке своей бригады, растирая сведенные усталостью мускулы и стараясь уснуть, несмотря на струящийся в окна дневной свет, перед ним снова и снова вставала гибель челнока. Он пытался понять, как успеть обезвредить взрывчатку. Можно было справиться с Купом, вырвать у него рацию. В особенно тоскливые минуты Бася думал, что, послушайся он жены, ничего бы этого вообще не случилось. Тогда ему становилось так стыдно, что он начинал даже немного ненавидеть Люсию. А потом себя – за то, что винил ее. Прижатая к глазам подушка заслоняла солнечный свет, но не картину снова и снова взрывающегося челнока, падающего и кричащего раненым зверем.

А ночами, за работой, ему становилось немного спокойнее.

Поэтому, когда на участке как ни в чем не бывало объявился Куп, Бася чуть не дал ему в морду.

– Привет, дружище, – сказал Куп. Бася выронил молот, набычился.

– Привет.

– Есть одно дело, – продолжал Куп, дружески обхватив Басю за плечи. – Ми примеро к тебе…

Это наверняка не к добру.

– Что там?

Куп отвел его в сторону, улыбаясь на ходу другим рабочим ночной смены. Просто двое приятелей отошли поболтать. Когда они удалились настолько, что их никто не мог слышать, Куп сказал:

– Девчонку из РЧЭ видели в руинах. Я послал Яцека проследить.

– Послал Яцека… – эхом повторил Бася.

Куп кивнул.

– Славный мальчишка. Надежный.

Бася остановился, стряхнул его руку.

– Не… – Он хотел сказать: «Не вмешивай моего сына», но не успел, потому что Куп, отмахнувшись, продолжил:

– Эста важно. – Куп придвинулся к Басе, понизил голос. – Она ходила в руины. А оттуда – прямо к шпикам РЧЭ. Яцек сказал, они задумали дождаться нас там. Взять партизан на месте преступления.

– Значит, мы туда не вернемся, – заявил Бася. Казалось, это так просто, никаких причин для паники.

– С ума сошел, примо? Тода аллес там были. Следов хоть жопой ешь. Они подождут-подождут, заскучают и вызовут настоящих экспертов. Вот тогда нам конец. Всем нам, ю ве[14], разве что ты там не потерял ни частички кожи.

– Как же быть?

– Мы начнем первыми. Взрывчатка полыхнет – бум, и нет никаких следов.

– Когда?

Куп рассмеялся.

– А ты как думаешь? На следующей неделе? Сейчас же, койо. Идти надо сразу. До посадки посредника остались не дни – часы. Мне не хотелось бы, чтоб, сойдя с корабля, он увидел именно это. А тебе? Ты бригадир. Можешь взять одну из тачек. Надо забрать все дерьмо и смываться. – Куп нетерпеливо прищелкнул пальцами: – Йецт!