И это был не бессвязный, убаюкивающий шум прибоя. Женский голос, нежный и звонкий, пел на незнакомом языке, таинственном и волнующем.

И хотя Марина не понимала ни слова, каким-то непостижимым образом она поняла, или скорее почувствовала, что этот голос говорит ей: «Иди за мной!»

За тобой? Но куда это?

Но ее тело, ее ноги каким-то непостижимым образом поняли слова, и Марина пошла туда, куда сами ноги понесли ее.

Спустилась с крыльца, прошла вдоль фасада отеля до угла, завернула за этот угол…

Перед ней была кирпичная стена, сплошь увитая густым темно-зеленым вьюнком.

Она остановилась перед этой стеной, снова поднесла поющую раковину к уху.

Голос в раковине пел – и под это пение рука Марины отвела в сторону часть вьюнка, как зеленый занавес…

За этим занавесом она увидела небольшую дверцу.

И эта дверца не была заперта.

Марина открыла дверцу, вошла внутрь, для чего ей пришлось нагнуться, и оказалась у основания металлической винтовой лестницы. Перила были ржавые, а ступеньки вполне крепкие.

Марина без труда поднялась по этой лестнице на два пролета.

Лестница скоро кончилась, и Марина оказалась в длинном полутемном коридоре.

Пол в этом коридоре был выложен черно-белой керамической плиткой, местами расколотой или потрескавшейся, стены обшиты деревянными панелями, кое-где вспучившимися и покоробившимися, кое-где вовсе отодранными.

Тут по полу коридора стремительно скользнула какая-то маленькая серая тень.

Марина вздрогнула, попятилась…

Она разглядела длинный голый хвост, маленькие, злобно горящие глазки…

Крыса юркнула в отверстие в стене.

Марина перевела дыхание, немного успокоилась.

Ну, крыса. Давно заброшенный отель. Удивительно было бы, если бы их здесь не было!

Марина относилась к тем редким женщинам, которые не боятся ни мышей, ни крыс.

То есть вряд ли ей приятно было на них смотреть, однако при виде серого зверька с противным длинным хвостом она не орала, не визжала и не собиралась падать в обморок.

«Это у нас семейное», – смеялась мать, сама она не боялась даже змей.

Так что Марина быстро взяла себя в руки, пошла по коридору и очень скоро узнала его.

Она уже была здесь – была ночью, когда этот коридор был залит тусклым серебром лунного света.

Конечно, тогда, ночью, не было видно всех этих трещин и выбоин, лунный свет сглаживал и приукрашивал коридор, но его можно было узнать – по общим очертаниям и по царящему здесь запаху старости и запустения, запаху увядших цветов.

В конце коридора была неплотно прикрытая дверь – та самая, за которой пропасть, пустота, обрыв. Та, в которую ночью едва не вышла Марина. Та, в которую потом выпала незнакомка…

А вот за этой дверью Марина увидела женский портрет…

Она толкнула дверь, вошла в комнату…

Портрета на стене не было – но он точно когда-то здесь висел, на стене на его месте было большое прямоугольное пятно, такие пятна всегда остаются после картин и зеркал.

Марина удивленно рассматривала стену.

Ведь она точно видела на этом самом месте портрет женщины… Высокие скулы, хорошо очерченные темные брови, большие глаза, в которых виднелась печаль… Надо думать, это и была та самая Ариадна Одиссич, хозяйка отеля.

Сейчас портрета не было, и вообще не было никаких картин на стенах, и мебели не было, а раньше вроде бы она видела диван – старый, конечно, но не ломаный, и кресла, и стол… Впрочем, было темно, и она, Марина, была немного одурманена чертовой сигаретой.

Марина повернулась, чтобы выйти, и тут услышала в коридоре приближающиеся шаги.

Кто это может быть? Ей стало страшно.

Казалось бы, она не делала здесь ничего плохого, ничего предосудительного, но ей очень не хотелось, чтобы кто-то увидел ее в этом заброшенном отеле…