В одной из комнат шумели. Мужские веселые голоса. И женские тоже. Появилась дежурная – заглянула в эту комнату.

– Мы… да они у нас только на часок… Да разве нельзя? – возмущался молодой мужской голос.

Начались выяснения – что можно и что нельзя.

– А вот я напишу докладную, кого вы приводите, – говорила дежурная.

– Ну и пишите!

– Вас завтра же выставят из гостиницы – ищите тогда себе место в городе!

Дежурную пытались улестить, усаживали за стол, булькали вином в чистый стакан. Но она стояла на своем. И настояла.

И вот, зябко поеживаясь и торопливо, вышли две женщины – и быстренько-быстренько исчезли. Ушла и дежурная. В номере погас свет. Тишина.

А Колышев все ходил и ходил. Он ходил взад-вперед по коридору – высокий, полный, тяжеловатый человек в пижаме. И не понимал, почему он не спит.

К одной из раскладушек суетливо подошел молодой паренек, вдруг появившийся среди ночи.

Паренек осторожно подергал за одеяло.

– Товарищ Шкапов, – будил он, – вам телеграмма, товарищ Шкапов.

Спящий приподнял голову. Это был пожилой, седой человек. Прочитал телеграмму, вглядываясь в еле различимые буквы.

– А-а ч-черт, – ругнулся он со сна, – мог бы принести ее завтра.

– Я думал – важное что-то. Я ж не вскрывал.

– Ну иди, иди.

Но паренек сразу не ушел.

– Товарищ Шкапов, вы извините, что вам пришлось здесь спать.

– А?

– Извините, говорю. Тот хороший номер оказался занят. Какая-то шишка из Москвы… Мне обещали этот номер для вас, но понимаете…

– А?.. Ну черт с ним. Дай же мне спать.

Но паренек не уходил.

– Я старался, товарищ Шкапов. Я очень старался…

Потом он ушел.

Колышев шагал в тишине, миновал одну раскладушку и вторую, миновал и этого спящего старика, у которого, как выяснилось, он забрал лучший номер. «Шкапов… Шкапов… Что-то знакомое. Где я слышал эту фамилию?» – думал Колышев.

Но так и не вспомнил.

Как-то возвращаясь из института домой, Колышев остановил машину возле аптеки – притормозил, встал, все честь честью – и вошел в аптеку, чтобы взять для жены лекарство.

– Пожалуйста. – И Колышев, когда подошла очередь, подал рецепт.

– Этого лекарства сейчас нет.

– Как так – нет?

– К нам не поступало.

Быть этого не могло. Колышев с утра специально звонил, и ему сказали – вот-вот завезут.

– Я звонил. Я этого так не оставлю!.. С утра был завоз. Я… – И тут он осекся. – Зина?!

– Что?.. Ах ты, боже мой – Толик!

Она тоже его узнала – из полуовального окошечка улыбалась и глазами, и ртом, и вообще всем лицом.

– Ну… ну а как же лекарство? – сказал Колышев, приходя в себя.

– Нет… лекарства.

Люди в очереди стали шуметь и переминаться с ноги на ногу.

Зина сказала:

– У нас обеденный перерыв. Через пятнадцать минут.

– Я подожду возле аптеки.

– В скверике, ладно? На левой стороне…

Колышев быстро двинулся к выходу, потому что очередь была накалена добела – перерыв, все хотели успеть.

И вот – встреча в скверике, с крыш течет, апрель.

Он рассказал Зине, что женился поздно, но все же женился – ребенку десять, мальчик, в школу ходит, шустрый такой пацаненок. «Поздно, а все же женился удачно. Бывает же так», – рассказывал Колышев.

– Это самое главное, – солидно заметила Зина. – Человек так устроен. Как у него в семье, так и в жизни.

Колышев согласился – что да, то да. И спросил:

– А ты как?

У Зины были две дочки. Обе уже замуж вышли. Обе уже родили по ребенку.

– Так ты уже бабушка?

– Да. И колясочки катаю в скверике…

Помолчали.

– Мне сорок восемь, – начала считать Зина, – значит, тебе…

Она не помнила. И Колышев подсказал:

– Пятьдесят два.

Они сидели на скамеечке в скверике – недалеко от аптеки. Была весна. Люди шли мимо, торопились. А у ног, у самого края лужи, гомонили воробьи.