И, может, получится договориться с персоналом корабля и переехать в каюту получше? 

Хотя бы второго класса.

Почему бы и нет? Я обаятельная, молодая… Красивая… Даниэль говорил, что я похожа на бабочку… Которую хочется сжать в ладони. 

И сжимал. 

Крепко, больно. До слез. 

Не позволяя даже глоток воздуха сделать.

С того самого момента, когда впервые увидел, танцующей модный танец апашей в одном из заведений Парижа.

Да, танцовщица, которую выделял сам Дягилев, скатилась до кафешантанов… Но что поделать, мне нужно было на что-то жить, отдавать арендную плату за маленькую квартирку в мансарде старого дома на окраине Парижа, шить концертные костюмы… Париж – дорогой город… И быстро приучает к гибкости. 

Я нервно оглядела пыльную грязноватую улочку Шербура, на которую как раз выходили окна квартиры Пабло. 

Сонный полдень прохладного апреля вступал в свои права, и улица казалась пустынной. Только напротив, у маленькой лавчонки, торгующей овощами, стояла женщина. 

Я выдохнула с облегчением.

Больше всего страшилась увидеть приметные фигуры в костюмах, кепках и ярких шейных платках – отличительных знаках  «Шелковых платков». 

Пока ехала сюда, тоже постоянно оглядывалась. 

Конечно, решилась я быстро и так же  быстро сумела обернуться с билетами и сборами. 

Даниэль еще, наверно, даже с полицейскими не успел поговорить, а я уже на вокзале стояла. 

Все же, прежний несчастливый опыт двух проваленных побегов помог. 

- Нена… Письмо шло до тебя полгода, может быть, там тебя уже никто… - опять предпринял попытку Пабло остановить меня. 

- Нет. Сол меня ждет. 

Да и даже если не ждет… Здесь мне точно ничего хорошего не будет…

Кто я такая тут? 

Неудачливая танцовщица, не сумевшая закрепиться в русской труппе настолько, чтоб Дягилев предложил постоянный контракт. 

Бунтарка, с волчьим билетом, которой теперь заказан путь в любую приличную труппу. 

Любовница самого жестокого мужчины в Париже, зверя, невоздержанного во всех своих проявлениях. 

Я вспомнила жестокие холодные глаза Даниэля. Его пронзительный взгляд, каким смотрел на меня, танцующую пошлый танец апашей… 

Как же я не хотела его танцевать, как отказывалась, считая грубым и дурновкусным! 

Но мой тогдашний партнер, Жан,  уговорил. 

Это было модно, за это платили… Больше, чем обычно. 

И я согласилась. 

И танцевала, летая по импровизированной сцене, вся изломанная и бессильная… Сам танец, рассказывающий про жуткие отношения бандита и его женщины, сочетал в себе элементы, больше похожие на драку, избиение… Я протягивала руки к партнёру, который тут же отталкивал, швырял настолько сильно, что чуть ли не падала, а затем поднимал и взваливал на плечо, кружил, тискал… Ужасный танец. Мерзкий. 

Но очень хорошо принимался в кафешантанах, подверженных популярным декадентским мотивам.

Прелесть разрушения. Это было модно. 

Дикий Даниэль увидел меня именно в одном из них. 

Я навсегда запомнила его прозрачные ледяные глаза, холодное, ничего не выражающее лицо. 

Он стоял в дверях, в кругу своих товарищей, отличаясь от них всех так же, как отличается волк от собак. 

Жан закрутил меня, а затем скинул в плеча на пол. 

Я изобразила боль. 

Даниэль, хотя тогда я  еще не знала, как его зовут, пристально следил за моими движениями, и, когда я намеренно громко вскрикнула, как этого требовал танец, резко подошел и, оттолкнув моего партнера, поднял меня на руки. 

Я попыталась высвободиться, испуганно упираясь ему в грудь ладонями, что-то , кажется, твердила про то, что это танец, что он не так понял, и что…

Не помню, что еще говорила.