Она прошла на кухню.

– Ну что, как там Нью-Йорк? – осведомилась тетушка. – Хочешь еще чашечку, пока я не вылила?

– Спасибо, с удовольствием.

– Да, кстати. В понедельник утром созываю всех на кофе.

– Тетя-я! – чуть не взвыла Джин-Луиза. Таков был примечательный обычай в Мейкомбе: в дом к девушке, вернувшейся в отчий край, приглашали гостей и угощали их кофе. В половине одиннадцатого их усаживали на всеобщее обозрение, дабы захрясшие в Мейкомбе сверстницы могли на них посмотреть. В таких условиях у детских дружб было мало шансов заиграть новыми гранями.

Джин-Луиза со школьными подружками связей не поддерживала и вовсе не горела желанием узнать, как там у них сложилась жизнь. Школу она вспоминала с отвращением как худшее время жизни, к женскому колледжу сентиментальных чувств решительно не питала, и ничем нельзя было досадить ей сильней, чем играми в «А ты помнишь Такого-то?»

– Перспектива наводит на меня смертельный ужас, – сказала она, – но от чашечки кофе я бы не отказалась.

– Я так и думала, дитя мое.

Джин-Луиза почувствовала прилив нежности. Она в неоплатном долгу перед Александрой, согласившейся перебраться к Аттикусу. А она, мерзавка, все язвила по адресу тетушки, беззащитной, несмотря на броню корсетов, и к тому же наделенной неким врожденным достоинством, которого никогда не будет у Джин-Луизы. Тетушка и в самом деле была последней могиканшей. Ее даже краешком не затронула ни одна война, а тетушка пережила три; ничто не могло поколебать прочность ее мира, где джентльмены курят на крыльце или лежа в гамаке, а дамы тихонько обмахиваются веерами и пьют холодную воду.

– Как дела у Хэнка?

– Дела у него превосходны. Ты, наверно, знаешь – Киванис-клуб объявил его Человеком Года. Вручили такой чудный диплом.

– Нет, я не знала.

Звание «Человек Года» по версии Киванис-клуба было в Мейкомбе послевоенным новшеством и значило обычно «молодой человек далеко пойдет».

– Аттикус был так горд. Говорит, Генри еще не вполне понимает значение слова «контракт», но в налогах разбирается прекрасно.

Джин-Луиза усмехнулась. Отец утверждал, что выпускнику юридического колледжа нужно еще пять лет, чтобы изучить право: два года – на экономику, еще два – освоить принятый в Алабаме порядок подачи кассаций и еще год – чтобы перечесть Библию и Шекспира. После этого человек полностью оснащен и ему ничего не страшно.

– А что ты скажешь, если Хэнк станет твоим племянником?

Александра, вытиравшая руки посудным полотенцем, замерла. Повернулась, пристально взглянула на Джин-Луизу:

– Ты серьезно?

– Не исключено.

– Не торопись, дитя мое.

– Не торопиться? Мне двадцать шесть, тетя, а Хэнка я знаю с рождения.

– Да, но…

– Что такое? Он тебе не нравится?

– Не в этом дело… Ты пойми, флиртовать с молодым человеком – одно, а выйти за него замуж – совсем другое. Тут следует принять в расчет все. Происхождение Генри…

– …точно такое же, как мое. Мы с ним из одного курятника.

– У него в роду были алкоголики…

– У кого их не было?

Александра выпрямила стан:

– У Финчей.

– Это верно. У нас все просто полоумные.

– Ты сама знаешь, что это неправда.

– Кузен Джошуа, скажешь, был не чокнутый?

– Тебе прекрасно известно, что тут виной другая ветвь. Послушай меня, деточка, во всем округе нет юноши достойней и приятней Генри Клинтона. Однажды он составит чье-то счастье, но…

– …но для наследницы рода Финчей недостаточно хорош, да? Милая моя тетушка, это все сгинуло после Французской революции… или началось, не помню точно.

– Я вовсе не это имела в виду. А просто в делах такого рода надо быть