«Прикуси язык», – приказала она себе, пытаясь придумать достойный ответ. Пусть Пейдж уже второй раз сознательно наступает на те же грабли, но это вовсе не значит, что надо усугублять ситуацию. Вместо слов она одарила его презрительным взглядом, и одна сторона его четко очерченного рта поползла вверх. Будь они другими людьми, то можно было назвать это восхищением.

Но это – Джанкарло. Мужчина, который ее презирает.

– Будь готова к восьми вечера, – распорядился он.

– О, у меня остается еще куча времени, чтобы грешить. – Обет молчания долго не продлился. – Быть готовой к чему?

Джанкарло сделал шаг навстречу ей, заполнив ее личное пространство широкими плечами, накачанным торсом, пугающей силой, теплом своего тела. Напоминая ей, каким искушенным и искусным любовником он мог быть. Единственным мужчиной, который знал, как довести ее до исступления. Стоило ему взглянуть на нее, и все остальное переставало существовать.

И Джанкарло все еще помнил это. Пейдж поняла это по лихорадочному блеску его глаз и по тому, как ее тело горело от языков пламени, которое зарождалось в ее лоне.

У нее перехватило дыхание, когда на миг ей почудилось, будто перед ней стоял тот мужчина из прошлого, каким она его помнила. Но этот мираж рассеялся уже через секунду.

– Надень что-нибудь, подо что можно будет запустить руки, – сказал он, и его чувственные губы скривились в презрительной жестокой ухмылке, от которой ей захотелось разрыдаться от досады и чего-то еще. У нее закружилась голова от этого неизъяснимого ощущения. Пейдж скорее умерла бы, чем призналась себе самой, что имя ему было вожделение.

Затем Джанкарло ушел, оставив ее наедине с противоречивыми чувствами под утренним палящим солнцем Калифорнии.

– Мне кажется, он очень одинок, – сказала Вайлет.

Они сидели в любимой комнате легенды киноэкрана, залитой солнечными лучами, проникавшими через застекленную дверь, выходившую на террасу. Здесь повсюду стояли книжные полки и многочисленные награды актрисы.

Вайлет откинулась на шезлонг, который довольно странно смотрелся в кабинете. «Но какая выгода в статусе международной кинозвезды, если ты не можешь вести свои дела, лежа на шезлонге?» – острила она часто, объясняя присутствие этого предмета мебели во время какого-нибудь интервью. В такие моменты ее взор устремлялся на город, простиравшийся вдалеке под вечно голубым небом Калифорнии, и она, несомненно, знала, как красиво ложится свет на ее лицо под таким углом. Ее прекрасные светлые волосы были зачесаны назад, и на ней красовался ее излюбленный домашний наряд: кремовые джинсы и изумрудная блузка, которая подчеркивала ее выразительные глаза.

Звезда в своей естественной среде обитания.

Сидя в дальнем углу комнаты за изящным секретером с открытым ноутбуком и разложенными в ряд мобильными телефонами Вайлет, которые беспрестанно звонили, Пейдж нахмурилась и назвала имя известного режиссера, которого они обсуждали.

– Вы думаете, он страдает от одиночества? – удивленно переспросила она.

Пожилая женщина рассмеялась глубоким грудным смехом, который вот уже много десятилетий являлся ее фирменным знаком, приводившим публику в восхищение с момента ее первого появления на экране в семидесятых.

– Без сомнения. Несмотря на бесчисленную шеренгу старлеток, одна другой моложе. Похоже, ему и невдомек, что на их фоне он выглядит еще старше. Но я имела в виду Джанкарло.

– Неужели? – отреагировала Пейдж невыразительным тоном, который подходит для обсуждения сына начальницы.

– В детстве он рос одиноким ребенком, – задумчиво произнесла Вайлет. – Это единственное, о чем я жалею. В наших отношениях с его отцом было столько безумия и надрыва, что мы часто не уделяли ему должного внимания.