– Меня зовут Джексон Броуди, – сказал Джексон. – Я когда-то был полицейским. – Джексона внезапно пробрала дрожь. Вот и все, вся его жизнь уместилась в двух фразах: «Меня зовут Джексон Броуди. Я когда-то был полицейским». – Вам помочь?

– Спасибо, я в порядке, – выдавил из себя мужчина. – Простите. Мартин Кэннинг, – добавил он.

– Передо мной-то что извиняться, вы же не меня отправили в нокдаун.

Ему не стоило этого говорить. Мужчину охватил ужас.

– Я не нападал на него. Я пытался помочь ему. – Он указал на водителя «пежо», по-прежнему лежавшего посреди улицы, но теперь в окружении бригады «скорой».

– Знаю-знаю. Я видел. Послушайте, я дам вам номер своего мобильного. Если понадобится свидетель, если возникнут проблемы с полицией или тем типом из «хонды» – звоните. Но я уверен, что проблем не будет. Не волнуйтесь.

Джексон записал свой номер на обороте фестивальной рекламки, завалявшейся в кармане, и протянул ее мужчине. Потом поднялся, отметив про себя, как скрипнули суставы. Он хотел поскорее уйти. Ему не нравилось находиться на месте преступления и видеть, как всем заправляют девочки-полицейские едва старше его дочери, – он ощущал себя древним старцем. Он был здесь лишним. Его вдруг укололо желание получить свой жетон обратно.

Джексон запомнил номер «хонды», но полицейским его не сказал. «Наверняка кто-нибудь еще записал. Вокруг и без меня хватает свидетелей», – решил он. На самом деле ему не хотелось увязнуть в бюрократической волоките. Раз он не главный, нечего ему тут делать. В конце концов, он просто шел мимо.

Арчи с Хэмишем придумали план. Они были прямо как актеры, как будто снимались в кино. Они вошли в магазин поодиночке, с интервалом в несколько минут, потому что, если в магазин одновременно входило больше одного подростка, у продавцов начинался острый приступ паранойи. (Бред. Сколько тысяч раз Арчи с Хэмишем заходили вместе и не совершали преступления!) Они бродили по разным углам магазина, потом Арчи исподтишка звонил Хэмишу, а тот отвечал на звонок и закатывал истерику прямо перед продавцом – иногда просто выплескивал злость на «собеседника»: «Что за долбаная хрень? Ты, ублюдок хренов, даже не смей…» – что-то в этом роде, а иногда добавлял трагическую нотку – подразумевалось, что звонивший сообщает ему о несчастье с кем-то из близких. Можно было нести любую ахинею, главное – завладеть вниманием продавца. «О боже, только не моя сестренка! О господи, пожалуйста, нет!» Иногда Хэмиш совсем чуток переигрывал.

Все это время Арчи продолжал притворяться, что рассматривает товары. Но вообще-то, он их воровал. Ха-ха! Для такого дела нужен маленький магазин: продавцов поменьше и нет сигнализации на двери, которая срабатывает на магнитные бирки и подобное дерьмо. Конечно, если в магазине нет сигнализации, значит, там нет ничего стоящего (они воровали не ради процесса, окститесь, – воруешь, когда чего-то хочешь). Иногда на звонок отвечал Арчи, а Хэмиш тырил, но, хоть Арчи и не любил это признавать, актер из него был паршивый.

Был первый день нового триместра, большая перемена, и Арчи еще не успел разобраться, делает ли их школьная форма более или менее безобидными в глазах продавцов. Это была форма «хорошей школы» – его мать солгала насчет своего места жительства, подсунув адрес подруги, чтобы сын попал в школу Гиллеспи[22]. И после этого она заявляет, что врать нехорошо! Она все время врет. А что получил Арчи? Только две долгие поездки на автобусе каждый день.

Разгар Фестиваля, практически еще середина лета, по городу слоняются толпы сраных иностранцев и туристов – все в отпуске, развлекаются, а у них уже начался учебный год. «Этого достаточно, чтобы толкнуть пацана на преступление, не правда ли, Арчи?» – спросил Хэмиш. У него была странная манера выражаться. Поначалу Арчи заподозрил его в манерности, но потом решил, что это просто аристократические замашки. Хэмиша исключили из Феттса