Когда началась зима, пошло другое учение. По вечерам Фрязин приходил к Максиму в его избу и рассказывал, что нужно ему знать для упокойного ремесла. Иногда расспрашивал его о том, что в прошлые разы говорено. Иногда просто разговаривали по душам, но на такие разговоры Фрязин был не тороват, больше норовил свернуть на дело.

К примеру, как-то раз зашел разговор о том, почему люди, когда приходит упырное поветрие, не стрельцам и дворянам в ноги падают, а ищут по лесам упокойщиков.

– Потому что у этого дела свои тонкости есть, которые простому воину неведомы, – отвечал Фрязин рассевшись на лавке и потянувшись. – Многие, скажем, как увидят упыря, сразу норовят бить его в голову, как били бы человека, чтоб наповал свалить. Это большая ошибка, и немало таких, кому уж она стоила жизни.

Максим при этом тут же вспомнил, как и сам он, когда они со Стешей наскакали в лесу на упыря, именно так и сделал – рубанул его топором в голову. А тот потом стоял с топором в башке и на Максима скалился.

– Почему так? – спросил Максим.

– Бог его знает, – ответил Фрязин. – Я ж тебе не колдун и не знахарь какой, чтобы такое ведать. Отец Варлаам говорит, дело тут в том, что душа у человека помещается в голове: как в нее ударишь хорошенько, так враз душа вон. А упыри – те, ведь, уже померли, души у них нет уже, только злоба. И помещается эта злоба не в голове, а в хребте. Вот как хребет им перерубишь – шею ли или ниже, все равно – так они тут же и затихают: ну, ты сам видал. Туда-то и надо метить. Потому и бердыш – лучшее против них оружие. Потому что им, ежели умеючи, легко прорубить до хребта. Саблей не всякий так сможет, да и сама сабля нужна правильная. Из пищали же в упыря стрелять вовсе плохая затея, если ты не такой умелый стрелок, как батюшка Варлаам. Одной пулей перебить хребет нелегко.

Еще узнал Максим, что боятся упыри огня и дыма, но не сильно. В костер не сунутся, и большим костром можно их остановить, но ежели будут они за костром чувствовать живых – не уйдут.

А живых они чувствуют, видимо, по запаху и по звуку, а вот видят ли очами – этого Фрязин доподлинно не знал, но подозревал, что не видят. Однако эта слепота их менее грозными противниками не делала.

Еще одной слабостью мертвых было то, что их чрезвычайно привлекал крик, особенно если крикнуть по-особенному: как Фрязин говорил, прокричать зайцем. Звук получался неприятный, какой-то по-бабьи писклявый. Если его издать достаточно громко, упырь побежит к тебе, даже бросив жертву.

Как Фрязин как-то со вздохом сказал, звук такой подчас сами по себе издают от страха столкнувшиеся с упырями ребятишки, и издают на свою беду, потому что после этого упырь уж их не отпустит.

Он также сетовал, что если б был у него отряд хотя бы человек в десять, он мог бы распределить между ними роли, как их распределяют охотники. Одного определить в загонщики, другого – в приманщики, третьего – в засидку посадить. Тогда бы можно было быстро и почти без опаски целые леса очищать, и, может быть, вовсе извести на Руси упырей лет за десять. Но набрать такой отряд Фрязин не мог, кому попало в этаком деле не доверишься, приходилось обходиться, как есть.

Впрочем, он не скрыл, что Максима пока хочет научить быть приманщиком – очень уж для этого подходила Максимова быстроногость. Бегать то туда, то сюда, кричать зайцем и водить за собой упырей, как козлов на веревочке – вот что он Максиму предлагал. А другие чтобы, тем временем, из засады их подстерегали и рубили одного за другим, пока не кончатся.