Двойняшки еще и пели разные песенки. А Еремкины на всякий случай беззвучно им подпевали.
Уходя, уже в дверях, я громко сказал:
– А Оля, значит, уехала?
– Уехала! – ответил Еремкин. – И такую нам, знаете, приятную замену вместо себя оставила…
Я поскорее простился, потому что боялся, как бы Тимошка не спросил, куда именно ты уехала (это бы разрушило план, о котором знаем только мы с Белкой).
Потом Анна Ильинична мне сказала:
– Сама не заметила, как это случилось: полюбили Еремкины моих девочек. Дети могут сердце смягчить…
Она верно сказала: я чувствую, как Тимошка тоже меня смягчает. Но не в этом дело.
С Анной Ильиничной-то я уже на другой день говорил. А сразу после того, как мы ушли от Еремкиных, случились еще очень важные события. Я о них в следующем письме расскажу.
Коля
Здравствуй, Оля!
Я должен рассказать тебе, что еще случилось, когда мы вышли от Еремкиных.
На улице я взглянул на Тимошку, который от смущения не проронил у Еремкиных ни одного слова, и говорю ему:
– Что, убедился?
Он печально кивнул головой.
И тут сзади нас догнал шепелявый голос Рудика Горлова:
– Ну как, Свистун, не скучаешь ли по Вороне? Ты ведь птиц любишь! Помню, как она тут перед тобой на коленках стояла…
– Какая ворона? – тихо спросил меня Тимошка.
Но Рудик услышал его вопрос.
– А ты, дитя неразумное, не знал Ворону? Была у нас такая, Оля Воронец… Все справедливую из себя строила! А потом каркнула, крыльями взмахнула и улетела…
Рудик собирался еще что-то сказать – наверно, про нашу с тобой переписку. Но Тимошка стянул с носа свои очки и сунул их мне:
– Подержи, Коля. Одну минуточку! А то разобьются…
И я еще даже ничего не успел сообразить, как он, худенький, как прутик, подошел к нелепо долговязому Рудику, приподнялся и влепил ему затрещину.
Рудик в драку не полез: или стыдно было отвечать Тимошке, который еле доставал ему до плеча, или меня боялся. Он стоял на месте, без толку размахивая руками, и кричал:
– А ну еще попробуй! Еще хоть разок!..
Тимошка деловито приподнялся на носках и еще раз звонко стукнул Рудика. Тот продолжал вопить:
– А ну еще попробуй!..
Но Тимошка пробовать больше не стал. Он, не оглядываясь, ушел со двора. Я догнал его…
Мы до самого Тимошкиного дома не разговаривали. И я до самого дома держал в руках его очки.
Потом мы стали прощаться. Тимошка натянул на нос очки. И тут что-то камушком упало с дерева.
Мы увидели в снегу маленький, взъерошенный комочек сероватого цвета.
– Воробей, – сказал я. – Замерзнет…
Тимошка «скорой помощью» бросился к птичке. Он бережно положил ее на ладонь, будто на носилки, прикрыл другой ладошкой. Воробей еле дышал… Тогда Тимошка опустил его в свою меховую рукавицу. Птичка там вполне уместилась.
Я смотрел на Тимошку – и мне как-то не верилось, что это он только что зло и решительно ударил два раза Рудика Горлова. Как-то не верилось…
Вот и снова начнет работать птичья лечебница! Но главным врачом теперь будет Тимошка, а я – вроде бы «консультантом».
Коля
Здравствуй, Оля!
Не знаю, что делать с этим двухколесным велосипедом! И зачем я пообещал купить его? Если бы еще был трехколесный, я бы целый месяц не ходил в кино, не завтракал в школе – и скопил деньги, а на двухколесный мне не скопить. Странно: два колеса стоят почему-то дороже, чем три!
У отца я просить деньги на велосипед не хочу: он ведь недавно купил мне аквариумы, чтобы я не занимался больными птицами. И потом, он стал чаще задыхаться по ночам, врачи посоветовали ему поехать в санаторий на целых два месяца. Отец сказал, что на месяц ему дадут бесплатную путевку. А на второй? И еще дорога туда и обратно… Я очень волнуюсь, Оля. И не хочу сейчас ничего просить у отца.