Иногда мне кажется, что я подражаю тебе: тоже стараюсь рассуждать, что-то вспоминать… Сначала я хотел исправлять эти места, чтобы писать по-своему, а потом решил ничего не исправлять: так интереснее.

С цветочным горшком у меня получился провал. И я решил «подсунуть» Тимошке какую-нибудь другую неожиданную находку. Ведь он и сам меня об этом просил.

Я надумал подарить ему свою деревянную клетку. Птичью лечебницу… Так называла ее мама. Я все равно ведь не могу пользоваться ею дома. У меня на столе стоят теперь два аквариума с водорослями, ракушками и речным песком на дне: рыбы молчат и не мешают Нельке играть на пианино.

Перед тем как подсунуть Тимошке клетку, я решил ее немного отремонтировать: начал стучать молотком, скрести напильником.

– Делать тебе нечего, что ли? – сказала Нелька: испугалась, что я снова открою свою лечебницу.

Елена Станиславовна сделала ей замечание:

– Надо уважать не только свои дела! Не только свои увлечения. Каждый делает то, что умеет: один играет на пианино, другой сочиняет стихи, а третий ремонтирует клетку… И все это для чего-нибудь нужно!

Елена Станиславовна часто любит подчеркивать, что люди, у которых нет никаких особых способностей (например, я), тоже имеют право на уважение и могут приносить не вред, а даже кое-какую пользу.

«Но на самом деле, – думал я, – от Нелькиной игры никому еще пользы не было, а моя клетка принесет радость!»

Ты, Оля, скажешь, что думать так нескромно и несправедливо с моей стороны. Но я зачеркивать эти строки не буду: как написал, так и написал! Потому что нельзя думать, что, если человек не умеет играть на пианино и писать стихи, так он уж совсем ни на что не годится.

Я решил, что мы с Тимошкой будем лечить птиц вместе, у него дома.

Теперь уж я знал, что «находку» на пустыре должен кто-нибудь стеречь. А то пока я сбегаю за Тимошкой, ее могут унести, как тот цветочный горшок.

И тут мне пришлось немного нарушить твое предупреждение: рассказать про «тайную просьбу» Белке. Я думаю, ничего страшного в этом нет, потому что Белка была твоей лучшей подругой и она поклялась, что никому ничего не скажет.

Сперва она, конечно, стала восклицать:

– Почему это Оля поручила такое дело тебе, а не мне лично?! Ведь воспитывать маленьких – это женское дело, а не мужское!

Мне пришлось немного приврать, чтоб успокоить Белку. Я сказал:

– Оля как раз и поручила тебе выполнить несколько ответственных дел, от которых на девяносто девять процентов зависит выполнение ее просьбы! Для начала ты должна посторожить клетку.

– Клетку?! – Белка вздрогнула.

– Птичью, птичью!.. – успокоил я.

– А зачем это нужно?

– Пока не скажу. Но Оля очень тебя просила… ты должна забраться в комнату одного недостроенного дома и последить оттуда за клеткой, которая будет стоять на окне. А я приведу Тимошку.

Вот, оказывается, Оля, какое дело ты поручила Белке! Прости, пожалуйста.

Коля

После школы мы с Белкой волокли мою клетку по улице, потом с трудом втиснулись в автобус. Пассажиры ругали нас, потому что клетка мешала им входить и выходить на остановках.

Мы пробрались на тот же пустырь, к дому, который вырос еще на пол-этажа, но все равно казался мне в сумерках полуразрушенной старой крепостью.

Мы поставили клетку на то же самое место, откуда исчез цветочный горшок. Потом я подсадил Белку, и она влезла в комнату, где не было еще ни пола, ни дверей. А главное, не было света.

– Спрячься в углу и наблюдай за клеткой, – сказал я. – Никому не позволяй ее унести…

– А кто может ее унести? – перепуганным голосом спросила Белка.