Еремкин, например, сказал, что мы должны сражаться с нарушителями спокойствия и что он, если бы не язва желудка, сам, не задумываясь, надел на рукав повязку. Пижама у него была такая добродушная, вся в нежных цветочках. Я внимательно их разглядывал, потому что где-то, помню, читал, что своих врагов надо пристально изучать и знать даже лучше, чем друзей.

Еремкины ласково смотрели на нас, словно мы были их дорогими гостями. Они нам чаю предложили. И Белка со страху чуть было не согласилась, но тут в дверях заворочался ключ, и Еремкин радостно сообщил:

– Вот и наша соседка пожаловала!

На пороге появилась твоя мама. Она была в осеннем пальто, а из-под него выглядывал белый халат. Я подмигнул, чтобы она из-за усталости не забыла нашего утреннего уговора. Но она не забыла и очень правдоподобно удивилась прямо в дверях:

– Вы ко мне?!

– Гражданка Воронец? – спросил я.

Потом уж я вспомнил, что так обращаются только к подсудимым. Но твоя мама не стала возражать и ответила:

– Да, я.

– Мы к вам по делу!

И ткнул пальцем в повязки на рукавах.

– Что случилось? – вскрикнула твоя мама.

– Вы уезжаете? – продолжил я допрос.

– Совсем скоро…

– Очень хорошо.

– Да, это о-очень хорошо… – промямлила мне вдогонку Белка, которая как-то совсем оробела. И даже волосы ее, мне показалось, были уже не такими яркими, а слегка потускнели.

– Почему это… так уж особенно хорошо, что я уезжаю? – удивилась мама. Очень искренне удивилась – я думаю, она вполне может участвовать в самодеятельности.

– Потому, что в двух ваших комнатах мы собираемся устроить детскую комнату.

– Как это, простите? В двух комнатах устроить… одну? – вмешался мой тезка в пижаме.

– Для несовершеннолетних нарушителей, – пояснил я. – Кроме того, мы хотим шефствовать над малыми детишками, которые днем без присмотра бегают. Помогать им! Воспитывать… Может быть, мы лучше их здесь, у вас, разместим. Вы ведь детей любите?

Еремкины, как по команде, присели на табуретки, которые принесли для нас с Белкой. Но разговаривать продолжали очень спокойно и вежливо.

– Я понимаю, что в нашем городе еще мало детских садов и других внешкольных учреждений, – сказал Еремкин. – За детьми нужен неусыпный надзор. Создавать очаги воспитания! Вы проявляете благородную инициативу. Если, конечно, речь не идет… о нарушителях спокойствия. Но в общей… коммунальной квартире?

– Это ненадолго, – успокоил я. – Пока не построят специальные помещения. Всего на год-полтора…

Еремкины поднялись с табуреток.

– Не волнуйтесь, – продолжал я, – в эти освобождающиеся комнаты есть вход прямо с балкона, с улицы. А двери в коридор мы запрем, чтобы дети вам не мешали.

Еремкины снова сели.

– Они нам не помешают, – сказал Еремкин. – Но мы… можем помешать им. Ну, если детям, например, понадобится помыть руки или сделать еще что-нибудь… посерьезнее. Они же должны будут обратиться к нашим местам общего пользования, а эти места могут быть заняты: то жена стирает, то я бреюсь. Дети же народ нетерпеливый… Вы это знаете лучше меня: сами еще почти дети!

– Да-а… – согласился я. – Трудности будут. Но другого выхода, к сожалению, нет.

– Им в этих комнатах будет очень тесно, – сказал Еремкин.

– Ну, когда детей соберется много, я думаю, вы разрешите ненадолго выпустить их в коридор… Не всех сразу, конечно, а так, по пять-шесть человек.

– По скольку?

– Человека по три-четыре, – сбавил я на ходу. – Вы же не будете возражать, чтобы дети немного побегали? Или покатались на велосипеде?

– Я, конечно, не буду…

– А я буду! – сорвалась вдруг Еремкина. Она уже больше не хотела поддакивать мужу. – Где это видано, чтобы в коммунальной квартире…