– Так, так. И мистера Лорри вы знаете.

– Мистера Лорри, сэр, я знаю много лучше, нежели Бейли. Много лучше, нежели мне, как честному ремесленнику, желательно знать Бейли, – поспешил добавить Джерри не совсем уверенным тоном свидетеля, дающего показания в этом самом Бейли.

– Отлично. Разыщите там вход, через который пропускают свидетелей, и отдайте сторожу вот эту записку к мистеру Лорри. Он вас пропустит.

– Как, в суд, сэр?

– Да, в суд.

Глаза мистера Кранчера как будто еще больше пододвинулись один к другому, словно спрашивая друг у друга: «Что, брат, ты на это скажешь?»

Он дал им посовещаться и, помолчав, спросил:

– А мне, что же, значит, дожидаться в суде?

– Сейчас объясню. Сторож передаст записку мистеру Лорри, а вы как-нибудь постарайтесь привлечь внимание мистера Лорри, – ну, подайте ему как-нибудь знак рукой, чтобы он знал, где вас найти. И больше от вас ничего не требуется, оставайтесь в зале, пока он вас не позовет.

– И это все, сэр?

– Все. Ему нужен посыльный, и чтобы был под рукой. Из этой записки он узнает, что вы там.

Пока старичок медленно складывал записку и надписывал ее, мистер Кранчер молча наблюдал за ним, и только когда тот уже взялся за песочницу, спросил:

– А сегодня в суде что разбирают, дело о подлоге?

– Измена.

– К четвертованию присудят, – сказал Джерри. – Лютая казнь!

– Таков закон, – промолвил старичок, вскидывая на него с изумлением свои очки, – таков закон.

– Жестокий это закон – человека на куски растерзать. Убить и то жестоко. А уж растерзать на куски – страсть какая жестокость, сэр.

– Никакая не жестокость, – возразил старичок. – О законе надлежит говорить с уважением. Вы позаботьтесь о своем горле, с голосом у вас что-то неладно, а закон оставьте в покое, он сам о себе позаботится. Послушайтесь моего совета.

– Это все от сырости, сэр! Горло у меня заложило, вот я и осип, – отвечал Джерри. – Сами посудите, каково мне по этакой сырости на хлеб себе зарабатывать.

– Да-да, – отмахнулся старичок, – всем нам приходится зарабатывать на хлеб, ничего не поделаешь, кому как достается – одним сыро, другим сухо. Вот вам записка. Ступайте.

Джерри взял записку и с почтительным видом, отнюдь не почтительно бормоча себе под нос: «Вот тоже старый сморчок!» – откланялся; проходя, шепнул сыну, куда его посылают, и зашагал вперед.

В те дни преступников вешали в Тайберне[15] и потому улица перед Ньюгетской тюрьмой еще не пользовалась той постыдной известностью, какую она приобрела позднее. Но сама тюрьма была поистине злачным местом, где царили всякие пороки и преступления и свирепствовали страшные болезни; они проникали с узниками в суд и иной раз прямо со скамьи подсудимых кидались на самого судью и уволакивали его с кресла. Случалось, что судья, надевши черную шапочку, читал смертный приговор не только подсудимому, но и самому себе, и даже расставался с жизнью раньше осужденного. А вообще Олд-Бейли пользовался недоброй славой страшного постоялого двора, откуда душегуб-хозяин день за днем отправлял бледных перепуганных путников когда в каретах, когда на телегах в принудительное путешествие на тот свет; и хотя ехать было всего две с половиной мили по улице и проезжей дороге, – редко когда навстречу попадались добрые люди, которым стыдно было смотреть на такое зрелище. Такова великая сила привычки, а отсюда ясно, сколь необходимо с самого начала насаждать добрые обычаи. Олд-Бейли славился еще своим позорным столбом, старинным прочным установлением, подвергавшим людей такой каре, последствий коей нельзя было даже и предвидеть; был там еще и другой столб – для бичевания, такое же доброе старое установление, весьма способствующее смягчению нравов и облагораживающее зрителей; а еще славился Олд-Бейли лихоимством, поклепами и доносами, добротными исконными навыками, свидетельствующими о мудрости предков и неизбежно толкающими на самые неслыханные преступления, на какие способна корысть. Словом, во всей своей совокупности Олд-Бейли в ту пору являл собой блистательный пример и наглядное доказательство того, что «все правомерно, так как быть должно»