В деревне дети в гражданской школе не учились, окрóме Зыковых и Шмаиловых. Шмаилов Михаил – хохол, за него убежала Васса Анисимовна Ревтова. Ихни дети учились, ето три дочери. В деревне учились самоучкям по-русски и духовно-славянски, поетому в деревне по-испански нихто не говорил, а говорили – то плохо. Праздновали весело и дружно, молодёжь в город не ездила, да и не пускали.
Харбинсы люди дошлые на всё, в духовности большой порядок, взаимнопомощны и уважительны. Но мне одно не нравилось: наглы и скалозубы, укорить, подсмеять, на вред сделать – ето для них как вроде самый находчивый.
Мы жили одне в Аргентине и харбинсов не знали, но оне синьцзянсов знали, потому что жили вместе в Гонконге и в Бразилии. И просмеивали нас как могли: что мы нерусски, чалдóны[60] и всё говорим неправильно. У них «печь» – у нас «пещь», у них «протвень» – у нас «лист», у них «запóн» – у нас «фартук», у них «спички» – у нас «спищки», у них «котелок» – у нас «котселок». Разница в говóре была, и оне считались боле русскими, а нас считали азиятами. Наши друг друга всегда величали[61], и была привычкя, и приучали: обхождение, обойтись ласково, вежливо, не обидеть, угодить и так далея. Тятя нас приучал: пошлёт к суседу, накажет строго, как обойтись с суседом, и переспросит, как понял, расскажешь – тогда посылал. Приходишь к суседу:
– Здорово живёте!
Ответ:
– Милости просим.
– Деда Самойла Андреич, тятя послал к вам с просьбой. Можете тяте занять молоток?
– Да, сынок, возми.
– Спаси Господи.
Приходишь домой:
– Вот, тятя.
– Ну, как сказал суседу? – Всё подробно расскажешь, и что он сказал.
– Ну, молодец.
У харбинсов не величают, а просто на имя называют, и когда что просют, просто просют и как будто вы обязаны дать.
Харбинсы в Бразилии синьцзянсов прозвали траи́рами. Траир – ето рыба, спокойна, до семи килограмм, как полешки, и любит погреться на солнушке. Один раз на свадьбе несколькя мужиков-синьцзянсов, крепко подвыпивши, ля́гли под куст и уснули. Харбинсы увидели, говорят: «Посмотрите, лежат, как траиры». И то пошло дальше, так и прозвали нас траирами. А наши прозвали их макаками, почему – потому что всё им нужно, везде оне лезут и везде оне наглы.
Мне в Уругвае без рóдства сладко не пришлось, везде хи-хи-ха да ха-ха-ха, за всё приходилось терпеть, постепенно привык, но мне ето не нравилось.
За неделю до нашей свадьбе в Бразилии была свадьба, женился Арсений Филатович Зыков. Почему-то родители на его свадьбу не поехали. После нашей свадьбе через две недели Арсений со своей супругой Валентиной Леонтьевной Маметьевой прибыли в деревню. Арсений Филатович характером уродился в мать, так что понятно, хто он. У них вскоре не пошло. Конечно, в етим добрые люди позаботились – помогчи ихнему разводу.
В деревне моего тестя с тёщай все, окрóмя дядя Федоса, ненавидели. Мне казалось – почему? Тесть такой порядочный, тихой, богобоязневый – и его ненавидят. Но уж ладно, тёща – есть за чё, она неспокойна, везде лезет, всё ей нужно, про всех знат, и каки́ сказки – всё она сплетёт. Моя Марфа её недолюбала. Ни к чему их не приучала, толькя на них кричала, издевалась, ничего не работала, а знала каждый божий день бегала по деревне, новости узнавала да в каждый разговор соли подсыпала. Семья большая, один однóго меньше, а ей ничего не нужно. Марфе ето не нравилось, и она с ней часто схватывалась, и спорила, и за отца заступалась (отца оне все любили). За ето тёща Марфу возненавидела, проклинала, выгоняла из дому и сулила наихудшего мужа, пьяницу и чтобы бил всегда её. Тёща часто выпивала, при любым случае старалась напиться, и тайно выпивала. Тестю и детя́м ето не нравилось, за ето у них возникали конфликты. Когда Марфа вышла взамуж, тёща всеми силами старалась мне угодить, через лишку, ето меня настораживало, и Марфа тоже боялась, и к Марфе тоже изменилась, стала чрезвычайно любезна. Мы ничего не подозревали, но толькя удивлялись, кака́ она к нам любезна, но люди мне говорили часто, особенно Сергей Садофович: «Данила, опасайся, не доверяй». Я никому не верил: как ни говори, всё равно родительница.