– Р-рав! – Ирка шарахнулась, как от удара ножом, угрожающе скаля зубы. Резко выдохнула и от досады прикусила губу.

– Ты чего? – Андрей сперва изумленно поглядел на нее, потом на свою протянутую руку, повертел ладонью, будто в первый раз видел. – Я помочь хотел... Или ты американская феминистка? Борешься за право женщин самим втягивать холодильник на двенадцатый этаж без лифта? – насмешливо поинтересовался он.

– Извини, – пробормотала она. – Я... Случайно! И... У меня дома всего два этажа. Полтора, – уточнила она. Назвать двухэтажным домом Иркину саманную развалюху на дне старой городской балки мог только очень большой оптимист.

– Ага, – неопределенно хмыкнул Андрей и кивнул на ведущую вниз лесенку.

Придерживаясь за покрытую декоративной штукатуркой стену, Ирка начала спускаться, добавляя грязные отпечатки своих подошв ко множеству предыдущих. Отделанные полированным гранитом ступеньки оказались скользкими – будто по живым рыбинам идешь. Андрей держался позади, руки демонстративно заложены за спину – дескать, и не прикоснусь!

Маленькая полуподвальная кофейня была переполнена – сюда набились все, кого неожиданно налетевшая непогода прогнала с улиц. С трудом лавируя между стульями, Андрей с Иркой пробились к единственному свободному столику у окна. Ирка понимала, почему здесь никто не рвался сидеть – даже в «половинчатое» полуподвальное окно можно было распрекрасно лицезреть царящую на улице мерзость.

– Теперь даже не знаю – помочь тебе снять куртку, или ты мне за это горло перекусишь? – кивая на торчащую рядом со столиком рогатую деревянную вешалку, поинтересовался Андрей.

– Я людям еще ни разу... – возмутилась Ирка и... растерянно уставилась на Андрея. Откуда он знает, что она может... ну, того... насчет горла? – Это ты так шутишь? – жалобно спросила она.

– Нет, я просто подозреваю, что ты вампир, – любезно сообщил ей Андрей, но куртку снять помог. Похоже, вампиров он боялся меньше, чем феминисток.

– Я совершенно точно не вампир. У меня это уже пару месяцев как прошло, – пробормотала Ирка, усаживаясь. Легко говорить чистую правду, когда знаешь, что тебе не поверят[1].

Смотреть на Андрея было невыносимо – она выставила себя полной дурой! – поэтому Ирка напряженно уставилась в окно. Рыхлые и грязные, как перья из бабкиной подушки, снежинки стремительно неслись по ветру. И сразу таяли, едва соприкоснувшись с темным мокрым асфальтом. Ирка невольно поежилась.

– Да-а, погодка – офигеть можно, – проследив за ее взглядом, согласился Андрей. Он помахал забегавшейся официантке, та торопливо покивала... и сразу же умчалась в сторону, прямо противоположную их столику. – А так хорошо все начиналось... – усмехнулся он, вспомнив чистенькое, аж сияющее бледно-голубое февральское небо и солнечные лучи на черных волосах идущей ему навстречу Ирки. Они успели только шагнуть в аллею, как пухлые грязно-серые тучи со всех сторон облепили солнце, мгновенно утопив его в клочьях серой мглы. Между деревьями развесились серые полотнища мокрого тумана, и задул ветер – болезненно-колкий, будто весь он состоял из тысяч тончайших иголок.

– Змеи, – пожимая плечами, сказала Ирка, словно это слово все объясняло. И неодобрительно добавила: – Лезут, гады.

– Какие еще змеи? – опешил Андрей и поглядел на нее опасливо.

Ирке немедленно захотелось дать самой себе по башке. Похоже, она сегодня твердо решила убедить своего первого в жизни, самого настоящего и даже почти взрослого парня, что она – чокнутая!

– Понимаешь, сегодня Сретенье, – торопливо принялась объяснять Ирка, – примета такая есть... Вроде как народная... Если на Сретенье ясно и солнечно, значит, змеи передумали вылезать, и зима затянется надолго. А если погода такая гадостная, – она ткнула пальцем за окно, – значит, они уже вылезли, и весна будет ранней.