Синие искры брызнули на мех кобольдихи и погасли там, словно падающие звездочки.

– Ладно, ладно, – буркнула она. – Но эта Крыса с ума может свести своими дурацкими разговорами.

– Вот как? Ну так послушай! – Крыса выпрямилась в полный свой рост, уперла лапы в бока и оскалила зубы. – Люди-и-и идут! – выкрикнула она так пронзительно, что по пещере прокатилось эхо. – Люди идут! Ты понимаешь, что это значит, листоройка, грибожорка косматая? Они идут сюда-а-а!

Внезапно наступила мертвая тишина. Серношерстка и Лунг словно окаменели. Только Крыса все еще тряслась от ярости. Усики ее вздрагивали, а хвост дергался по земле из стороны в сторону.

Первым зашевелился Лунг.

– Люди? – спросил он, согнул шею и протянул Крысе лапу. Она с обиженной миной вскарабкалась на нее. Лунг приподнял лапу и взглянул Крысе в лицо. – Ты уверена?

– Совершенно, – ответила Крыса.

Лунг опустил голову.

– Это должно было случиться, – сказал он тихо. – Они теперь повсюду. Мне кажется, их все больше и больше.

Серношерстка по-прежнему сидела как оглушенная. Внезапно она вскочила и плюнула в огонь.

– Этого не может быть! – крикнула она. – Здесь же ничего нет, что им нужно. Ничего!

– Ха! – Крыса перегнулась так низко, что чуть не упала с лапы Лунга. – Не говори ерунды! Ты ведь и сама знаешь людей. Нет такого, что бы им не было нужно. Нет такого, чего они бы не хотели. Ты что, забыла?

– Да, да, верно, – пробурчала Серношерстка. – Ты права. Они ненасытные. Хотят все забрать себе.

– Да, этого они и хотят, – кивнула Крыса. – И они идут сюда, говорю я вам.

Драконье пламя замерцало. Язычки стали опадать, пока темнота не слизнула их, как черный зверь. Так быстро угасить пламя Лунга может только одно: печаль. Дракон тихонько подул на каменный пол пещеры, и пламя разгорелось снова.

– Да, вести и впрямь дурные, Крыса, – сказал Лунг. Он посадил Крысу себе на плечо и медленно побрел к выходу. – Пойдем, Серношерстка, – сказал он. – Нужно разбудить остальных.

– Вот они обрадуются! – проворчала Серношерстка, пригладила шерсть и пошла за Лунгом наружу, в туман.

Зубцебород был самым старым драконом в долине. Он повидал на своем веку больше, чем мог упомнить. Чешуя его давно уже не блестела, однако он еще мог изрыгать пламя, и молодежь спрашивала его совета, когда не знала, как быть. Лунг разбудил Зубцеборода, когда остальные драконы уже столпились у входа в пещеру старика. Солнце зашло. Над долиной повисла черная, беззвездная ночь, дождь все не прекращался.

Выйдя наружу, старый дракон недовольно взглянул на небо. Кости у него ломило от сырости, а суставы не гнулись от холода. Драконы почтительно расступались перед ним. Зубцебород огляделся. Драконы все были здесь, зато из кобольдов никого, кроме Серношерстки. Старый дракон, волоча хвост, тяжело зашагал по мокрой траве к скале, выдававшейся над долиной, как замшелая голова великана. Он, отдуваясь, поднялся на нее и оглядел собравшихся. Драконы смотрели на него снизу, как испуганные дети. Некоторые были совсем молоды и ничего не видели на свете, кроме этой долины, другие пришли вместе с ним из очень дальних мест и еще помнили о том, что мир не всегда принадлежал людям. Все они чуяли беду и надеялись, что Зубцебород отгонит ее от их порога. А он был стар, силы покинули его…

– Поднимись ко мне, Крыса, – хрипло сказал он. – Расскажи, что ты видела и слышала.

Крыса проворно взбежала на скалу, вскарабкалась по хвосту Зубцеборода и встала на его спине. Под темным небом стало так тихо, что слышен был лишь шум дождя и шорохи охотившихся в темноте лис. Крыса выпрямилась.