– Любовод!!! – во весь голос закричал ведун, бросаясь к старому другу. Тот раскинул руки, и они крепко, до хруста в ребрах, обнялись. – Как ты, откуда? Ксандр где?

– Он за дальней стеной приглядывает, – чуть отодвинувшись, с интересом оглядел сотоварища новгородский купец. – Мужиков тут, почитай, не осталось. Я да он – и за старост, и за ратников, и за кобелей. Мы тебя, знахарь, похоронили вовсе. Ан ты живой! Как, откуда?

– Это я вас, честно говоря, похоронил, – мотнул головой Олег. – Аркаим поклялся, что выпустил вам кишки, привязал к лошадям и следом бегать заставил.

– Руки коротки у старого упыря нам кишки выпустить! Он, как ты пропал, едва умом не тронулся. Мы же, не будь баранами, тут же и утекли. Да чего мы здесь стоим? Таковую радость за шумным пиром обсуждать надобно! Эй, наверху! Бабы, ворота отворяйте. То не ворог, то друзья старые к нам наведались! Не будет крови, не бойтесь. Отворяй!

Птух тоже не мог похвастаться многочисленностью – но счет его обитателей шел хотя бы на сотни, а не на десятки. И пусть население его состояло почти из подростков, женщин и стариков, какое-никакое угощение подступившей армии они организовать смогли, выставив несколько бочонков вина, браги, солений, моченых яблок, меда, соленых арбузов и вяленых груш. С мясом было беднее – но как раз по нему кочевники и не соскучились.

Столы накрыли в городе, наверху: спускаться вниз, в темные, похожие на катакомбы, дома, кочевники отказались наотрез. Во всяком случае – поначалу. Потому как нукеры нежданно оказались не покорителями, а просто друзьями, многие из прислуживающих на пиру женщин и входящих в тело девах сочли возможным построить им глазки. Соскучившиеся в походе по женским ласкам воины устоять против такого не могли. А может, дело было и наоборот – ведун не приглядывался. Нашли люди общий язык – и хорошо.

– Вот уж не ожидал, вот не ведал! – никак не мог успокоиться Любовод. – Поначалу, честно скажу, и не признал. Токмо как ты про поход прошлый сказывать начал, так и догадался. Не признать, не признать! Заматерел! Урсулу и вовсе токмо по глазам от прочих баб отличить можно! Вот уж никак помыслить не мог, что жалкая и смирная рабыня твоя броню на себя нацепит и меч в руку возьмет, – ткнул пальцем в Роксалану купец.

Олег еле успел сильным рывком опрокинуть его на спину, а потому стремительный шамшер не снес новгородцу голову, а срубил угол открытого люка. Второй взмах ведун принял на свой клинок и сделал шаг вперед, оттесняя спутницу от друга:

– Ты сбрендила?! Он ведь просто обознался! – Середин оглянулся: – Это не Урсула.

– Я понял, – хрипло согласился Любовод. – Глаза… Токмо глаза и походят. Прощенья просим, ведун.

– И она тоже. – Олег отобрал у девушки оружие, вложил его обратно в ножны. – Сядь, тебя никто не оскорблял.

– Кто такая Урсула?! – Пальчики воительницы опять поползли к рукояти меча.

– Замолчи немедля! Угробишь всех, – наклонившись к ее уху, коротко шепнул Олег и, взяв за локоть, вернул на свое место. – У тебя хорошее вино, дорогой друг! Так и ударяет в голову. Или это Ксандр постарался?

Кормчий, за весь пир так и не проронивший ни слова, отрицательно покачал головой. Любовод же, наоборот, никак не мог угомониться:

– Вестимо же, не Урсула! Рази хоть что похожее есть? Токмо глаза, так и те другие. У невольницы узкие совсем были, что щелки. А у сей красавицы большие, что озеро лесное. Чудо, а не глаза! Жаль, жаль рабыню твою, ведун. Успел, стало быть, колдун ее в жертву принесть? Оттого вы пропали, что кровь ее на алтарь пролилась?