Мне всегда достаточно было напрячь мозги, чтобы заработать. Те, кто не мог пошевелить извилинами, мешки по складам таскали и стирали ноги в доставке. Я действовал по-другому. Думал ли я о будущем? Да бля. Кто думает о будущем в двадцать, когда оно еще так далеко впереди? Не отрицал мысль, что когда-то буду работать с отцом, потому что у меня не было особых иллюзий стать сильным и независимым и зарабатывать геймдизайном тем же. Зачем изобретать велосипед? У папы отлаженная многолетняя схема, которую можно развивать. Я даже невооруженным взглядом вижу куда и как, потому что, несмотря на то что отец у меня весь такой в тренде и молодой духом, он человек прошлого поколения и мыслит по-старому. И я хотел бы ему помочь. Когда придет время. Не сейчас, пока меня больше волнует, как мы вывезем следующий баскетбольный сезон без тощей задницы Грома, которая будет подгорать на берегу Черногории. Мы всегда выступали в связке — я, он и Саня Быков. Что останется без него? Хер знает. Посмотрим.

Смеюсь сам себе под нос и пихаю носком чемодан. Ною, как телка. Бешу сам себя. Че, неужели не прорвусь? Одинокий волк, все дела. Спускаюсь с чемоданом наперевес. Все, на хер. Заберу ключи от тачки, раз папа любезно их предложил. Пока и без «бэхи» обхожусь нормально, но мало ли — точно не помешает. Громко приземляю чемодан на паркет и боковым зрением цепляю движение. На кухне. В доме. Где я один.

В теле напрягается каждая мышца, готовая к бою. Я вскидываю голову и с разгона врезаюсь взглядом в испуганное лицо Сони, которая стоит у раковины со стаканом воды. И это какой-то оживший кошмар. Все окрашивается в красный. По ушам бьет сигнал тревоги. Я, как тот Терминатор, готов убивать. Отпихиваю чемодан в сторону и размашистым шагом приближаюсь к ней, пока та вжимается в стол и сливается по цвету с белыми кухонными шкафами.

— Ты, блять, реально прикалываешься? — с ходу ору я на нее верхними децибелами. — Какого хера ты здесь делаешь? Отец здесь? Сказал, что улетел, чтобы с тобой тусить? За дурака меня держите?

Мгновение, и я уже нависаю над ней. Вырываю стакан и швыряю его в стену, а сука-Соня зажмуривается от звона стекла, что разлетается повсюду. И это я пугаю ее.

— Владимира нет, — шепчет с закрытыми глазами. — У меня затопило квартиру, и я… мне некуда… он предложил…

Да, блять! Просто растерзать до мяса хочется ее, уничтожить, стереть с лица земли, чтобы не мозолила глаза больше. Чтобы не рядился в костюмы, лишь бы одним глазом взглянуть, сука, на нее.

Ненавижу.

Хочу.

Сука.

Соня вздергивает подбородок, смотрит на меня в упор, выдыхает и говорит спокойнее:

— Я не знала, что ты будешь здесь, собиралась утром уйти, но уйду сейчас и…

— Стоять! — давлю сквозь зубы что-то злое, колючее. — Не знала? Снова? Не ври мне. Если ты провоцируешь меня, то у тебя отлично выходит! — не могу контролировать, голос срывается на крик, а Соня кривит маленький нос в веснушках, будто больно ей. А мне, блять, вообще каково? — Ты, блять, падаешь в моих глазах все ниже и ниже. Я думал, совесть, может, проснется, съебешься наконец. Но, видимо, нет? И как мне называть тебя после скачек на члене моего отца? Мамой? Да я лучше сдохну, чем назову так шлюху, которая…

— Я никогда не спала с Владимиром! Ни с кем не спала... Ты был у меня единственным! — кричит мне в лицо Соня, едва не цепляя своими губами мои, а мне кажется, что она прямо под ухом взрывает гранату. Иначе почему у меня будто башку сносит, и я ничего не соображаю?

Щеки у нее раскраснелись, губы тоже горят. Она тяжело дышит — не смыкает их. В широко распахнутых глазах стоят слезы.