Подружка невесты посмотрела на нее.

– Ой. Извините. Я не имела вас в виду, – сказала она. Затем откинулась на спинку. – Я просто хотела сказать, что квартирка у нее такая крошечная, и если все повалят дюжинами… Вы же понимаете.

Миссис Силзбёрн ничего не ответила, а я на нее не посмотрел и не знаю, насколько сильно задела ее подружкина фраза. Но помню, что, на причудливый манер, покаянный тон подружки невесты за этот маленький ляп про «полоумных тетушек и дядюшек» произвел на меня впечатление. Прощения она попросила честно, только не смущенно и, что еще лучше, не подобострастно, и на миг мне показалось, будто, невзирая на все ее театральное негодование и показную твердость, что-то от штыка в ней и впрямь есть – а подобным нельзя не восхититься. (Соглашусь, быстро и с готовностью: тогдашнее мнение мое обладает крайне ограниченной ценностью. Часто меня несколько чрезмерно влечет к тем, кто не перебарщивает с извинениями.) Однако вот в чем штука: именно в тот момент на меня накатила мелкая волна предубеждения против сбежавшего жениха – едва заметный барашек, не одобрявший его необъясненной самоволки.

– Давайте посмотрим, нельзя ли тут как-то пошевелиться, – сказал муж подружки невесты. То был, пожалуй, голос человека, не теряющего самообладания под огнем. Я почувствовал, как у меня за спиной он выдвигается на позицию, после чего голова его вдруг просунулась в узкую щель между нами с миссис Силзбёрн. – Водитель, – категорически произнес он и подождал ответа. Когда же ответ проворно поступил, голос лейтенанта стал человечнее, мягче: – Как вы думаете, надолго мы тут завязли?

Шофер обернулся.

– Кто ж его знает, старина, – ответил он. И вновь обратился лицом вперед. Его увлекло то, что происходило на перекрестке. Минутой раньше на расчищенную и запретную проезжую часть выскочил маленький мальчик с полусдувшимся красным шариком. Его только что изловил и отволок на тротуар отец, едва ли не кулаком влепивший мальчику меж лопаток две затрещины. Сие действо вызвало у толпы праведное негодование.

– Вы видели, как этот мужчина обошелся с малышом? – вопросила всех вокруг миссис Силзбёрн. Ей никто не ответил.

– А если спросить у полицейского, сколько нам тут еще стоять? – осведомился у шофера подружкин муж. Он по-прежнему не откинулся назад. Очевидно, лаконичный ответ на первый вопрос его удовлетворил не вполне. – Мы, видите ли, отчасти спешим. Нельзя ли спросить у него, сколько нам тут еще стоять?

Не оборачиваясь, водитель грубо пожал плечами. Но зажигание выключил и вышел из лимузина, хлопнув за собой тяжелой дверцей. На вид шофер был неопрятен, быковат и ливрею свою носил не полностью – черный саржевый костюм, но без фуражки.

Медленно и очень независимо, не сказать – дерзко, он сделал несколько шагов к перекрестку, где распоряжался регулировщик. Эти двое стояли и беседовали нескончаемо долго. (У меня за спиной застонала подружка невесты.) После чего оба громогласно захохотали – будто все это время вовсе не беседовали, а рассказывали друг другу очень короткие пошлые анекдоты. Затем наш шофер, по-прежнему незаразительно хохоча, братски махнул полицейскому рукой и пошел – медленно – обратно к машине. Сел, захлопнул дверцу, извлек из пачки на приборной доске сигарету, заткнул ее за ухо, а затем – и только затем – повернулся к нам с докладом:

– Не знает он. Надо ждать, пока парад не пройдет. – И безразлично оглядел всех нас в совокупности. – А потом нормально можно ехать. – Снова отвернулся, извлек из-за уха сигарету и закурил.