Ребекка вцепилась ногтями в колено, повторяя про себя: «Пожалуйста, не вешай трубку, пожалуйста, не надо». Наконец Джесси заговорила.

– Если ты не хочешь говорить об этом, то и не надо. Я хочу сказать, если мы не можем быть честны друг с другом.

Ребекка услышала в словах дочери нотки влияния Лиз. «Мы все должны быть честными, делиться своими чувствами». «Женщины должны поддерживать друг дружку». Она так и видела, как Лиз прижимает Джесси к своей широкой груди, воркуя: «Иди ко мне, малышка, ничего, поплачь, говорить о том, что ты чувствуешь, совершенно нормально, а в том, чтобы думать о себе, нет ничего эгоистичного. Если у тебя нет сил видеться с мамой, у тебя есть полное право этого не делать». И в то же время сама Лиз никогда не применяла всех этих честных принципов ни к себе, ни к настоящей причине, по которой она, бездетная, поощряла отстранение Джесси от Ребекки и держала последнюю на безопасном расстоянии и от приемной дочери, и от мужа. А Харви в то время, как и всегда, принимал сторону Лиз, выбирал самый легкий путь и даже не пытался встать на ее защиту.

– Я знаю, что твой нервный срыв отчасти был связан с тем, что случилось с твоими родителями, – продолжила Джесси, – и что это очень сильно на тебя повлияло. Мне просто никогда не хватало сил, чтобы спросить тебя об этом, но все это так долго накапливалось во мне, мне кажется, это больше не может продолжаться.

Нервный срыв? Ребекку передернуло от этих слов. Интересно, Харви или Лиз принадлежала эта версия произошедшего? Так или иначе, она по-прежнему не помогла Джесси разобраться, потому что ей было слишком больно вспоминать ту ночь. Почему именно ей было суждено преследовать ее на протяжении всей ее жизни?

– Думаю, ты совершенно права, – сказала Ребекка. – Главное, чтобы тебе это помогло. Может, ты как-нибудь зайдешь? Мы могли бы поболтать.

– Да, пожалуй. Завтра подойдет?

Завтра была пятница, первый выходной Ребекки за две недели, и она запланировала пообедать с подругой, а потом пойти в Национальную портретную галерею. Конечно, все это могло подождать.

– Завтра? Да, было бы здорово, – ответила она.

Они уточнили время встречи, и когда она закончила свой телефонный разговор с Джесси, Ребекка тут же подумала об Айрис, своей младшей дочери, которая была от Джона и родилась спустя пять лет после Джесси. С ней Ребекка была очень близка. У Айрис тоже не складывались какие-либо доверительные отношения с Джесси, как бы она этого ни хотела.

Ребекка хотела было позвонить своей младшей дочери и рассказать ей про звонок Джесси – и про ее ребенка, но тут она остановилась. Было бы эгоистично с ее стороны изливать душу Айрис, тем более что дело касалось беременности Джесси. У Айрис случилось столько страшных выкидышей, что ей непременно бы стало очень тяжело, узнай она, что ее мать скоро станет бабушкой.

Поэтому она и провела остаток ночи в одиночестве, достав кипу старых газетных вырезок с чердака и успев где-то занозить ладонь.