А теперь представьте: в этих саваннах человек оказался отрезанным от группы на долгое время. Это означало, что ему грозит ужасная опасность. Он легкая добыча для хищников. Если он заболеет, нет никого, кто бы мог его выходить. И племя без него также более уязвимо. В такой ситуации человек чувствует себя ужасно, и это закономерно[118]. Это срочный сигнал[119] от организма и мозга вернуться в группу любым доступным способом.

Отсюда следует, что любой человеческий инстинкт заточен не для жизни самому по себе, а для жизни в общине. Люди должны принадлежать роду[120], как пчелы улью.

По словам Джона, чувство страха и бдительность, вызванные долгим одиночеством, зарождали здравомыслие. Они толкали людей вернуться в группу. Отсюда следовало одно. Пребывание в общине – стимул правильного обхождения с людьми, иначе будешь изгнан.

– Стремление к защите взаимосвязей в племени, – объясняет он, – просто приводит к лучшему выживанию.

Или, как он говорил мне позже, одиночество – состояние отвращения, которое мотивирует нас к возобновлению общения.

Это помогает нам понять, почему одиночество так часто сопровождается чувством тревоги. «Эволюция приспособила нас[121] не только комфортно чувствовать себя в обществе, но и чувствовать себя в безопасности, – пишет Джон. – Жизненно важный вывод в том, что эволюция способствовала тому, что мы чувствуем себя не только плохо, когда изолированы от людей, но и небезопасно».

Получалась красивая теория. Джон начал думать о том, как ее проверить. Оказывается, до сих пор есть люди, которые живут так же, как это было на ранних ступенях эволюции. Например, в Южной Дакоте есть очень обособленная, сильно религиозная коммуна хаттерайтов[122] (Hutterites), немного напоминающая наиболее фундаментальное крыло амишей. Они живут охотой, собирательством и натуральным хозяйством. Работают, питаются, молятся и отдыхают вместе. Каждому приходится с кем-нибудь общаться все время. (Как вы узнаете позже, в своем путешествии я посещал подобную группу.)

Джон объединился с антропологами, которые изучали хаттерайтов не один год, чтобы выяснить, насколько те одиноки. Есть один очень точный способ. Любой человек, считающий себя одиноким, во время сна переживает нечто под названием «микропробуждение». Это короткие моменты, которые он не вспомнит после пробуждения. Но во время них человек как бы немного отрывается от состояния сна. Все животные, ведущие стадный образ жизни, делают то же самое, когда находятся в изоляции. Это объясняется тем, что, засыпая, одинокий человек не чувствует себя в безопасности. Древние люди в буквальном смысле не были в безопасности, если спали вне племени. Подсознательно человек ощущает, что никто не прикрывает ему спину, поэтому мозг не дает крепко уснуть. Замер таких «микропробуждений» – прекрасный способ оценки чувства одиночества. Итак, команда Джона подключила датчики к хаттерайтам, чтобы выяснить, сколько «микропробуждений» у них случается каждый раз во сне.

Оказалось, что «микропробуждения» практически отсутствуют у хаттерайтов[123]. Джон объяснял мне:

– Мы обнаружили, что в общине самый низкий в мире уровень чувства одиночества. Меня реально это поразило.

Исследование показало, что одиночество не является неизбежной человеческой бедой, как, например, смерть. Оно продукт нашего образа жизни.

Когда моя мама переехала в Эдгвэер и поняла, что здесь нет общины, а есть лишь вежливые кивки головой и запертые двери, она решила – что-то не так с Эдгвэером. Оказывается, наш пригород был совершенно обычным.