– Поделиться с тобой содовой или хочешь что-нибудь покрепче?

Получить то, что хотел, Колин не мог. А нужен ему был холодный душ. И стоило бы уйти. И он уйдет, как только выпьет что-нибудь.

– Содовая подойдет.

Ровена достала два стакана, налила напиток и добавила лед. Когда она вручала Колину стакан, пальцы их соприкоснулись, и он был уверен, что видел, как она вздрогнула.

«Ладно, хватит, – сказал он себе. – Вообще не следовало приходить. Лучше было остаться у себя в комнате и смотреть телевизор».

– Я поискала информацию о тебе в Гугле, – сказала она.

– Правда?

– Я увидела твою спину, и мне стало любопытно. Я думала, что отец преувеличил, назвав тебя героем, но это правда.

Колин пожал плечами:

– На этот счет есть разные мнения.

– Ты со сломанной ногой вытащил человека из горящего вертолета. Это героизм, Колин.

– По правде говоря, я не особенно помню, что произошло. Помню, что мы попали в песчаную бурю, и вертолет начал падать. Помню, как меня выбросило и как я смотрел на разбитый самолет, зная, что Уильям все еще внутри. Я не мог стоять, но адреналин настолько зашкаливал, что я даже не понял, что сломал ногу. Я подполз обратно к вертолету и на ощупь нашел Уилла.

– Там был дым?

Колин кивнул:

– Да, густой черный дым. И песок. Ни черта не видно. Едва мог дышать. Но взрыва не было, пока я не оттащил его на несколько метров. Потом я отключился, но, к счастью, Уилл пришел в себя. Он потушил огонь у меня на спине и оттащил меня на безопасное расстояние. Очнулся я уже в госпитале.

– Я читала, что он отделался ожогами и сломанной рукой.

– Ожоги в основном на руках – он гасил огонь на мне.

– У него жена и четверо детей.

Колин кивнул, разделяя невысказанные эмоции.

– Ты еще вернешься в армию?

– Уже нет. Из-за травмы ноги я бесполезен в бою. Они предложили мне выбор: работать с бумагами или уйти в отставку. Но я не могу просто смотреть на поле боя со стороны. Я солдат.

– А что ты теперь будешь делать?

– У меня есть друг в службе безопасности. Он предложил мне работу. Меня останавливает только нога.

– Все еще болит?

– Иногда.

Почти постоянно на самом деле, но не так, как раньше. Сразу после операции боль была невыносимой. А за последний месяц Колину не пришлось принимать ничего сильнее ибупрофена.

– А спина? – спросила Ровена.

– Чувствительная, но не болит.

– Можно мне… потрогать?

Она играла с огнем. И кто глупее – тот, кто развел огонь, или тот, кто дал спички?

Взгляд Колина приковали ее губы, полные, розовые, умоляющие о поцелуях. И тут она скользнула по ним язычком, оставляя влажный след…

Черт возьми. Надо немедленно это прекратить.

– Ровена. – Он поставил стакан. – Нам нужно поговорить.

– Что-то не так?

– Я должен извиниться за прошлый вечер. И за сегодняшнее утро.

– Ладно…

– В тот вечер я был слишком… навязчивым. Боюсь, что создал у тебя ложное впечатление.

– Может, немного, – признала она.

– А сегодня… мое поведение непростительно. Я был с тобой очень груб и прошу за это прощения.

– Но?

– Ты мне нравишься, Ровена, но я не могу себе этого позволить.

– Из-за моей репутации? Боишься запачкать свое доброе имя?

– Нет! Господи, ничего подобного! Дело в твоем отце.

– При чем тут он? – нахмурилась Ровена.

– После нашего знакомства он имел со мной разговор. О тебе. И прямо предупредил меня, чтобы я к тебе не приближался.

Ровену как будто ударили под дых. Шок от слов Колина и наглость ее отца лишили ее дара речи. Она искренне не знала, что сказать. И даже если бы знала – гнев перехватил горло. Отец контролировал, где она работает, где она живет, как лечить ее сына. А теперь будет контролировать, с кем она общается? Что дальше? Ее одежда? Шампунь? Он собирается продолжать, пока не лишит ее остатков независимости?