– Это от фотоаппарата? – спрашивает Том.

– От бинокля. Богатые полицейские управления пользуются биноклями «Штайнер».

С хорошим биноклем «Штайнер» – а насколько известно Ходжесу, плохих эта фирма не делает – наблюдатель все видел так, будто находился в гостиной Эллертон – Стоувер, при условии, что жалюзи подняты… и они были подняты, когда Ходжес с Холли побывали в доме этим утром. Черт, если бы женщины сейчас смотрели канал Си-эн-эн, он мог бы прочитать новостную строку, бегущую у нижней границы экрана.

У Ходжеса нет полиэтиленового пакета для улик, но в кармане лежит упаковка бумажных салфеток. Он достает две, осторожно заворачивает в них крышку окуляра, убирает во внутренний карман пальто. Поднимается со стула (провоцируя еще один укол боли, и вообще во второй половине дня живот болит сильнее), когда замечает кое-что еще. Кто-то вырезал одну букву на деревянной перемычке между подъемными воротами, возможно, перочинным ножом.

Букву «зет».

Они уже подходят к подъездной дорожке, когда Ходжеса настигает новая беда: раскаленная стрела боли вонзается под левое колено. Ощущение как от удара ножом. Ходжес вскрикивает от боли и от неожиданности, наклоняется, начинает растирать ногу, стараясь избавиться от судороги. Или хотя бы уменьшить боль.

Том тоже наклоняется, поэтому ни он, ни Ходжес не видят старенький «шевроле», который медленно катит по Хиллтоп-Корт. На выцветшей синеве кузова выделяются пятна грунтовки. Старик за рулем притормаживает, чтобы получше разглядеть мужчин. Потом «шевроле» ускоряется, выплюнув облако сизого дыма, и проезжает мимо дома Эллертон – Стоувер, направляясь к развороту в конце улицы.

– Что такое? – озабоченно спрашивает Том. – Что случилось?

– Судорога, – цедит Ходжес, морщась от боли.

– Разотрите мышцу.

Ходжес бросает на него короткий взгляд:

– А что я, по-вашему, делаю?

– Позвольте мне.

Том Зауберс теперь специалист по лечебной физкультуре. И все благодаря посещению одной ярмарки вакансий шесть лет назад. Он отводит руку Ходжеса, снимает перчатку и вдавливает пальцы в мышцу. Сильно.

– Господи! Чертовски больно!

– Знаю, – говорит Том. – Ничего не поделаешь. Постарайтесь перенести вес на здоровую ногу.

«Малибу» в пятнах грунтовки вновь медленно проезжает мимо, на этот раз направляясь к подножию холма. Водитель еще раз окидывает мужчин долгим взглядом, потом давит на педаль газа.

– Отпускает, – говорит Ходжес. – Возблагодарим Господа за маленькие радости. – Но живот в огне, и поясница подает отчаянные сигналы.

Том с тревогой смотрит на него:

– Вы уверены, что с вами все в порядке?

– Да. Судорога, ничего больше.

– А может, тромбофлебит. Вы уже не мальчик. Вам надо показаться врачу. Если бы с вами что-то случилось, пока вы были со мной, Пит меня бы не простил. И его сестра тоже. Мы перед вами в огромном долгу.

– Об этом я уже позаботился. Мне назначено на завтра, – отвечает Ходжес. – Уходим отсюда. Чертовски холодно.

Первые два или три шага он прихрамывает, но потом боль под коленом уходит полностью, и дальше он идет нормально. Нормальнее Тома. Встреча с Брейди Хартсфилдом в апреле 2009 года закончилась для Тома Зауберса неизлечимой хромотой.

Когда Ходжес приезжает домой, живот болит не сильно, но усталость валит с ног. Теперь он так легко устает. Он говорит себе, что причина в плохом аппетите или полном его отсутствии, но вновь задается вопросом, а в этом ли дело. По пути из Ридждейла Ходжес дважды слышал звон разбитого стекла и крики мальчишек, приветствующих круговую пробежку, но он никогда не достает мобильник, если ведет автомобиль, отчасти потому, что это опасно (и запрещено правилами дорожного движения штата), а по большей части потому, что отказывается становиться рабом мобильника.