Антон Андреевич был сегодня задумчив и грустен, впрочем это длилось уже не одну неделю, и лишь благодаря усердным стараниям его, никто не замечал в нём мрачных перемен.

К прожитым своим сорока пяти годам, он добился многого. Сперва, выучился вслед за старшим братом Андреем Андреевичем, на учителя словесности. Затем стал преподавать и с успехом. Однако бедность существования, никак не оставлявшая его, заставила молодого и романтичного юношу, коим он являлся, неузнаваемо измениться. Антон Андреевич стал более решителен, откуда-то взялась в нём деловая хватка, проснулась вдруг способность к здравому расчёту, и благодаря всему этому, а главным образом самоотверженному труду, через пятнадцать лет он стал владельцем значительного состояния и завода, содержа теперь в подчинении около тысячи человек. Тем временем, Андрей Андреевич тихо спивался, редкий день был в трезвом сознании, и хотя состоял в законном браке много лет, детей всё же не имел. Желая спасти брата от приближавшейся моральной гибели, Антон Андреевич построил высокий и просторный дом, чтобы можно было жить всем вместе. И стали жить, Андрей Андреевич, с супругой своей Полиной Евсеевной, и сам Антон Андреевич, тоже с женой, Анфисой Афанасьевной, дочерью Анной и сыновьями Митенькой и Мишенькой.

Долгие годы Антона Андреевича не покидало везение. Всё удавалось ему, каждое усилие приносило свои плоды и заметные результаты. И вот теперь настало тяжелое время, когда дела пошли на спад. Сбывать продукцию произведённую заводом становилось всё затруднительнее. Даже постоянные покупатели теперь значительно ограничивали свои заказы или отказывались от них вовсе. К тому же рабочие, в борьбе за свои права, всё чаще устраивали затяжные стачки и митинги, с каждым разом привлекая в ряды своих сторонников, ещё больше служащих. Грядущий кризис стал очевиден настолько, что его уже нельзя было не заметить или отрицать, далее непременно должно было последовать банкротство, и Антон Андреевич осознавал это полностью. Хорошо зная, сколько крупных промышленников, ныне разорены и нищенствуют, он неминуемо ожидал того же. Единственным спасением для него казалась теперь, лишь небольшая сумма денег, не вложенных в производство, а сбереженная им в его доме, на случай непредвиденных обстоятельств.

Возвращаясь домой, и в который раз размышляя уже о предстоящих неизбежных трудностях, Антон Андреевич не заметил затемненной фигуры, которая шла следом от самого завода и наконец выросла прямо перед ним, словно ниоткуда. Смыковский остановился. Путь ему преградил высокий человек, вероятно немало в тот вечер выпивший и оттого слегка покачивающийся из стороны в сторону, словно часовой маятник. Рванная шапка едва держалась на его голове, тулуп был расстегнут и распахнут ветром, сапоги непоправимо разбиты. Незнакомец сорвал с себя шапку и властно притопнул ногой.

– А ну! Постой барин! – сказал он, держась другой рукой за стену, чтобы не упасть.

Антон Андреевич всмотрелся в грубые мужицкие черты. Всё на лице этого человека казалось ему распухшим, и оттого блестящим, а более всего щеки, воспаленно-красные, неопрятно заросшие седой щетиной. Увидев, как незнакомец старается раскрыть пошире, заплывшие со всех сторон, маленькие, словно пуговицы, глаза, Смыковский улыбнулся.

– Какой же ты… Совсем братец, пьяный, – сказал он.

Прохожий надел шапку на голову, и погрозил толстым пальцем прямо у лица Антона Андреевича.

– Ну это уж ты врёшь, Ваше сиятельство, – произнес он сурово, и подойдя к Смыковскому совсем близко, добавил с усилием выговаривая каждое новое слово, – я не пьяный! Ну видишь! Не пьяный!