– Это и вправду твой сотрудник Федор Ромуальд Гаррисон? – хмуро проговорил Рой.

Андрей с трудом прошептал:

– Он, он! Такая страшная смерть!

– Мертв?

– Пустил себе разряд в ухо. Из лабораторного разрядника, восемь тысяч вольт!.. Мгновенная смерть, абсолютно мгновенная… А твой Арман говорит – смерть маловероятна…

– Прикрыл его ты, Андрей?

– Я, я! Такой ужасный вид!.. Я набросил простыню и побежал.

Рой отдернул простыню. На кровати неестественно скорчился человек среднего роста. Рой сразу узнал его. Он десятки раз рассматривал этого человека, вспоминал его, размышлял о нем…

Андрей в испуге крикнул:

– Что с тобой? Как ты побледнел!

Рой опустился на диван, трясущиеся ноги не держали. С трудом выговорил:

– Андрей! Повтори – кто он?

– Федор Ромуальд Гаррисон! Разве не ясно?..

– Ты уверен? Отвечай, уверен?

– Абсолютно! Мне ли не знать Федю! Да и записка мне, разве не видишь? Он, он!

Дрожь в ногах все нарастала. Рой медленно выговорил:

– Человек этот – Василий Арчибальд Спенсер, тело которого я привез с Марса.

В номер вбежал врач с двумя санитарами.

Сначала надо было совершить дела, не допускавшие промедления: наскоро объяснить врачу, как они очутились здесь и что увидели в номере; вызвать в гостиницу Армана; прикрикнуть на Андрея, снова впавшего в отчаяние: этот человек, несмотря на энтузиазм, с каким вызвался в помощники, решительно не годился в следователи; объяснить Арману – все с той же косноязычной торопливостью, – что они опоздали к Гаррисону и тот успел сам распорядиться собой; попросить врача отправить умершего не в общий морг, а в институтский, а там поместить рядом с трупом Спенсера, ибо потребуется отождествление обоих погибших, а когда врач с санитарами вынесут Гаррисона в коридор и уложат в санитарный автокар, имевшийся на каждом этаже, поспешить за ними и сопровождать на авиетке медицинский аэробус.

– Можешь идти с нами, – сказал Рой Андрею, в полной прострации следившему, как выносят из номера тело его помощника. – Но лучше вернись домой и прими радиационный душ.

Арман, взглянув на Гаррисона, тоже сразу признал в нем Спенсера. Это еще больше расстроило Андрея. Он негодующе воскликнул, что не может, как бы ему это ни доказывали, допустить, что один человек существует в двух телах. Арман хмуро возразил:

– Не существует, а погибает в двух обличьях. Андрей не нашел разницы.

– Послушай, ты пойми меня, – почти умоляюще говорил Андрей Рою, шагавшему по коридору за медиками. – Я уйду к себе, ты прав, зрелище не для меня, вы расследуете аварии и катастрофы, там везде мертвые, вы привыкли, а у меня звезды, это же совсем другое, пойми! Но как ты можешь говорить, что это не Федя, мне ли не знать Федю, это же мой лучший сотрудник, моя правая рука, артистическое понимание непорядков и сумбура, виднейший исследователь антилогик, как он может стать другим человеком, как, я тебя спрашиваю!

– Могу сказать одно: он, видимо, захотел свое артистическое понимание нелогичностей претворить в жизнь, – хмуро ответил Рой. – Ибо, согласен с тобой, нет человеческой логики в том, что один является в двух ипостасях, как говорили в старину. – Он с иронией посмотрел на Андрея. – Но для специалиста в антилогике, для теоретика сумасбродства природы все невозможное – возможно. Ибо в любом безумии есть система, и для самих безумцев она в том, что безумие – норма.

– Они близнецы! – с горячностью объявил Андрей. – Уверяю тебя, Спенсер и Гаррисон – близнецы, вот ты увидишь сам, когда прилетишь в морг, не сомневаюсь ни минуты, категорически потребуй, чтобы твой Арман немедленно запросил у Справочной…