Элизе нечего было на это сказать, потому что ее учительница не погладила. Ее она, нагнувшись, поцеловала в лоб, оставив на нем яркий пунцовый след. Элиза решила, что поцелуем удостоили только ее за то, что она сирота. Наверное, учительница узнала это из табеля или классного журнала. Наверное, там написано: Маффеи Элиза Лукреция Мария, отец – покойный Джованни, мать – покойная Гардениго Изабелла.

Родители Элизы погибли во время бомбардировки, когда их первой и единственной дочери было два года. Сама Элиза спаслась, потому что была не с ними, а в эвакуации в деревне вместе со своей тетей и бабушкой Мариуччей. Но она не осталась на свете одна-одинешенька, как героини слезливых романов, которые так нравятся Розальбе. Наоборот, у нее была куча родственников, которые перессорились из-за того, кто возьмет ее к себе. Ожесточеннее всех спорили две бабушки.

Бабушка по материнской линии, Лукреция Гардениго, настаивала, что у нее девочке будет лучше, потому что она живет на вилле с садом, тремя горничными и шофером. Бабушка по отцу, Мариучча Маффеи, говорила, что раз «ребята» доверили ей малышку на время эвакуации, значит, они считали, что она лучше всех справится с ее воспитанием.

В конце концов они так и не смогли договориться и решили довериться судьбе: дядя Леопольдо предложил дедушке Анастазио срезаться в кости. Победивший забирал Элизу. Как мы видели, судьба решила спор в пользу семьи бабушки Мариуччи, и Элиза осталась жить с ней, старой няней Изолиной и тремя дядями: Казимиро, Леопольдо и Бальдассаре, братьями ее отца. Когда на дядю Леопольдо находило настроение телячьих нежностей, он сажал Элизу на колени, целовал ее за ушком и говорил:

– Ты моя, и только моя. Это я выиграл тебя в кости, и пусть только кто-нибудь попробует отыграться!

Все родители ушли. Девочки расселись за парты, заняв свои обычные места.

И тут, за несколько секунд до звонка, в класс робко зашли две новые ученицы. Все сразу поняли, что они из тех бедных девочек, что живут в старом квартале у рынка или на окраине, где город сливается с деревней. И не только по синим выцветшим бантам на шее вместо розовых в голубой горошек, как требовала синьора Сфорца.

Месяц назад бабушка Мариучча вызвала портниху сшить Элизе пару новых школьных платьев – за лето она вытянулась на четыре сантиметра! – и, как обычно, принялась причитать:

– Почему обязательно черная форма? У меня сердце сжимается, когда она выходит на улицу вся в черном, как сиротка из приюта.

Элиза не раз видела этих сироток в их черных накидках – они часто сопровождали похоронные процессии. Сиротки пели на латыни и казались очень грустными. Но стоило опекавшей их монахине отвернуться, как они начинали хихикать, строить рожи, пихаться и толкаться, а если замечали, что Элиза на них смотрит, показывали ей язык. Элиза частенько задумывалась о том, как так получилось, что никто из родственников не добился чести взять их к себе. Может, они играли в кости с приютом, и монахини всегда выигрывали.

А дядя Бальдассаре, когда бабушка сетовала на цвет фартука, всегда заступался за эту спартанскую школьную форму:

– В ней все мальчики и девочки выглядят одинаково. И не видна разница между богатыми в красивой и модной одежде и бедными в лохмотьях. Форма скрывает все различия и не может породить зависть и соперничество. Мы же столько боролись за бесплатное и обязательное образование; и вот, начальная школа – единая, одинаковая для всех… Школьная форма – это символ равенства, и мы должны им гордиться!