Эта озабоченность накручивалась текущей телеграфной перепиской с супругой. В 11 часов 42 минуты императрица в новой телеграмме умоляла: «…мне страшно необходимо твое присутствие». При этом утренний завтрак, который обычно начинался в 12:30, прошел как обычно: с тремя блюдами, мадерой и красным крымским вином в виде дижестива.

Однако, едва выйдя из-за стола, царь отправился в аппаратную и послал жене телеграмму: «Выезжаю в 4:30».

События в Петрограде к этому моменту приобретали небывалый размах. Александра Федоровна, в нарушение судебных процедур и превысив полномочия, взяла в свои руки ход расследования: от имени Николая II санкционировала задержание одного из самых близких к царской семье людей – великого князя Дмитрия Павловича.

Вот почему 18 декабря в 15:45 в Могилев от царицы пришла новая телеграмма: «Приказала Максимовичу[80] твоим именем запретить Д(митрию) выезжать из дому до твоего возвращения. Д(митрий) хотел видеть меня сегодня, я отказала. Замешан главным образом он. Тело еще не найдено. Когда ты будешь здесь? Целую без конца»[81].

Получалось, что по ее распоряжению Дмитрий Павлович был помещен под домашний арест. Императрица требовала, чтобы его судили полевым судом, а это могло быть только в одном случае – в случае его измены. И, видимо, такой вопрос поднимался неслучайно.

Днем Николай II находился в Ставке на совещании. Русское командование должно было рассматривать весеннее наступление на фронтах и его координацию с союзниками. Для этого в Могилев прибыл генерал Генштаба Данилов. В своих мемуарах он вспоминал: «Начавшись с утра, оно шло под председательством Государя и в присутствии генерала Гурко, замещавшего больного начальника штаба генерала Алексеева. Однако после перерыва для завтрака в среде совещавшихся почувствовалось какое-то замешательство. Стал передаваться шепотом слух о получении из Царского Села какой-то важной телеграммы, требовавшей спешного отъезда Государя из ставки в столицу. Совещание было скомкано. Оно шло довольно беспорядочно, прерывалось какими-то дополнительными сведениями, получавшимися из Царского Села и остававшимися для нас секретными…»[82]

Обычно об отъездах царя извещалось заранее, а подготовка к путешествию в столицу занимала несколько дней. Время всегда было необходимо для сбора челяди государя и организации охраны, которой руководил Борис Александрович Герарди – полковник отдельного корпуса жандармов, начальник дворцовой полиции. Список мероприятий включал в себя действия секретной агентуры в среде революционеров и наблюдения за лицами как местными, так и приезжими, выяснение личности этих людей, перлюстрацию корреспонденции и даже санитарные и противопожарные мероприятия в пунктах прохождения царского поезда. В стране, где имелись революционеры-террористы, любое передвижение по железной дороге было чревато покушением. Печальный пример такого железнодорожного теракта имел место во времена отца Николая II – Александра III. Кроме того, в воюющей стране следовало опасаться и диверсантов противника, которые, возможно, имели свою агентуру в Могилеве. Но 18 декабря на сборы и мероприятия было отведено всего 2 часа.

Внезапное решение царя об отъезде в столицу удивило штабистов и генералитет Ставки Верховного. Заинтригованные, многие из них гадали о причинах спешки. В штабной столовой дежурный по Ставке генерал Кондзеровский встретил неожиданно прибывшего в Могилев генерал-адъютанта, графа Татищева. Появление царедворца придавало происходящему характер интриги. Дежурный генерал обратился к нему с естественным вопросом о цели визита, и, к удивлению, гость прямо в штабной столовой публично объявил об убийстве Распутина. Офицеров, свидетелей громкого диалога, охватило ликование. На радостях они вскрыли шампанское и пили за здравие убийц. А в это же время – в 16:30 – царский поезд отошел от перрона вокзала в Могилеве.