Дэнни удивлял явно женский почерк Кетчума. Может, мама научила его не только читать и танцевать, но и выводить буквы ее почерком?

– Я так не думаю, – лаконично ответил Доминик.

Загадка изящного почерка Кетчума долго оставалась неразгаданной. Доминика это занимало гораздо меньше, чем юного Дэнни. Все эти тринадцать лет будущий писатель Дэниел Бачагалупо писал Кетчуму куда чаще отца. Переписка между друзьями оставалась редкой, а письма – краткими и всегда по делу. Доминика обычно волновало одно: продолжает ли Карл их разыскивать?

«Тебе лучше считать, что продолжает», – обычно отвечал Кетчум. Но недавно его привычный ответ изменился. Кетчум послал повару и Дэнни письма одинакового содержания. Обоих немало удивило, что послания Кетчума были напечатаны на машинке. «Кое-что случилось. Надо бы переговорить…» – так начиналось это его двойное письмо.

Легко сказать – переговорить. Своего телефона у Кетчума не было. Он привык звонить Доминику и Дэнни из будок телефонов-автоматов, делая звонки за счет вызываемого абонента. Разговоры обрывались внезапно: Кетчум сообщал, что у него отмерзают яйца, и вешал трубку. В северных частях Нью-Гэмпшира и Мэна, где Кетчум проводил все больше времени, зимой не больно-то поторчишь в уличной будке. Почему-то их друг предпочитал звонить исключительно в холодное время года. (Возможно, это делалось намеренно: Кетчум не любил увязать в долгих разговорах.)

В своем первом машинописном послании Кетчум сообщал повару и Дэнни, что Карл сделал «опасный намек». Обоих это не удивило: констебль Карл был опасным человеком, как и его намеки. Ковбой всегда кого-нибудь в чем-нибудь подозревал. Но сейчас «опасный намек» Карла был связан с Канадой. По мнению полицейского, вьетнамская война ухудшила отношения между Соединенными Штатами и Канадой. «Канадские парни стали неуступчивыми и не идут на сотрудничество», – заявил он Кетчуму. Сплавщик тут же сообразил, что Ковбой продолжает свои поиски по ту сторону канадской границы. В течение тринадцати лет Карл был уверен, что повар с сыном уехали в Торонто. Никаких справок в Бостоне он не наводил. Пока не наводил. И вот теперь, по словам Кетчума, «что-то случилось».

Совет «не увязать в католическом мышлении» (а именно такой совет Кетчум дал юному Дэнни, узнав, что тот решил стать писателем), скорее всего, был вызван непониманием. Школа имени Микеланджело – новая школа Дэнни в бостонском Норт-Энде – была не католической, а обыкновенной средней школой. Ребята называли ее просто «Микки», поскольку там преподавало много ирландцев[33]. Но монахинь среди учителей не было. Должно быть, из-за названия Кетчум и посчитал эту школу католической. («Не давай им промывать тебе мозги», – писал он Дэнни. Кому «им», так и осталось непонятным. Вероятно, носителям католического мышления.)

Но юный Дэнни не был захвачен ничем католическим, существовавшим в стенах школы, и даже не испытал на себе сколько-нибудь заметного католического влияния. Зато его с самого начала поразило все итальянское в Норт-Энде. Школа имени Микеланджело была еще и общественным центром, где часто собирались итальянские иммигранты, вступающие в процесс американизации. Школу окружали густонаселенные многоквартирные дома без горячей воды, в которых жило изрядное число однокашников Дэнни. Дома эти построили для выходцев из Ирландии, появившихся в Норд-Энде раньше итальянцев. Но затем ирландцы переместились в Дорчестер или Роксбери[34] либо стали «южанами». Еще сравнительно недавно в Норт-Энде была маленькая община португальских рыбаков (возможно, где-нибудь рядом с Флит-стрит осталось несколько семей), но в 1954 году, когда Дэнни Бачагалупо с отцом приехали в Бостон, эта часть города практически целиком была заселена итальянцами.