МАРАТОВ. Еще как понимаю. Ведь это я рассказывал «про город Лион», выступая перед комсомольцами. От меня все это услышала раскрасавица Римма месяц назад.

ЮРОВСКИЙ. Неужели ты так изменился? Всего за месяц?

МАРАТОВ (хрипло). Надо ждать грузовик, товарищ Яков.

Молчание.

И давай о другом. Мне сказали, ты не успел эвакуировать мать? Я могу забрать ее в свой поезд? Что с ней сделают, когда сдадим город?

ЮРОВСКИЙ. А сколько других матерей наших товарищей остается в городе? Чем она лучше? Пойми: у меня нет моей матери и моего отца. Мой отец, моя мать и мой народ – это мировой пролетариат.

Шаги наверху.

Ходит… Ппять беспрерывно ходит.

МАРАТОВ. Да, не спят. Пойду наверх, послушаю, чего они там…

ЮРОВСКИЙ (насмешливо). Ага. И заодно покараулишь. Может выйдет она…

МАРАТОВ. И заодно покараулю. Чтоб не взбрело кому в удалую голову пострелять семью раньше, чем придет грузовик за их трупами.

В комнате наверху: НИКИ и АЛИКС читают письма. У нее на коленях кипа писем. У него – жалкая кучка. Она упоенно читает куски писем.

НИКИ (читает письмо). «Как ты прекрасно придумала: каждый раз, уезжая на фронт, я нахожу в поезде на столике твое письмо… За окном темнота, но я слышу твой голос – и одиночество не так тревожно».

Аликс (читает). «Вот уже двадцать лет, как я – твоя, и каким блаженством были все эти годы… И вот – война! Мысль о чужих страданиях, пролитой крови терзает душу… Весь мир несет потери. Но должно же быть что-то хорошее из всего этого. И не напрасно все должны проливать кровь. Трудно постигнуть смысл жизни. Так надо, потерпи. Вот и все, что можно сказать. Как хочется вернуться к былым, спокойным дням. Но нам придется долго ждать…»

НИКИ (читает). «Я так счастлив был, проведя эти три дня дома, – может быть, ты это видела. Но я глуп и никогда не говорю то, что чувствую. Как это досадно – всегда быть так занятым и не иметь возможности посидеть вместе и побеседовать…. Старой парочке так редко удается побыть вместе».

АЛИКС. Ты опять едешь на фронт. «Одиночество грядущих ночей! С тобой уходит часть моей жизни – ведь мы с тобой одно. Плакать ходила в твою пустую спальню. Шлю тебе мои самые горячие пожелания к завтрашнему дню. Двадцать один год назад я стала твоею. И в первый раз за двадцать один год мы проводим этот день не вместе. Мой дорогой мальчик, какое счастье и какую любовь ты давал мне все эти годы. Ямечтаю, чтобы наши дети когда-нибудь были бы вот так же счастливы».

Боже мой, я совершенно не даю тебе читать! Твоя очередь, милый.

НИКИ (читает). «Спасибо за всю твою любовь… Право, не знаю, как бы я выдержал, если бы Богу не было угодно дать мне в жены и друзья – тебя».

Аликс (читает). «Я перечитываю твои письма обычно на ночь и стараюсь представить, что это со мной беседует мой любимый. Тоже не знаю, как бы я жила без тебя. Я не понимаю людей, и без тебя я ощущаю себя как в пустыне – в этом суетном мире. Люди слишком торопятся жить, ничтожные впечатления владеют ими, машины и деньги теперь управляют миром. Интересно, что будет по окончании этой великой войны? Наступит ли во всем возрождение – будут ли снова существовать идеалы …Так многое хочется узнать». «Сколько ты выстрадал за эти годы – ведь ты родился в день Иова Многострадального детка моя».

Да, Крест, возложенный на твои плечи так не легок. Я должна. Я хотела помочь нести его. Ты помнишь, я ездила в Новгород. И ходила к пророчице – к старице Марии Михайловне.

(Читает) «Я навестила ее в монастыре. Ей сто семь лет. И при этом она беспрестанно работает, шьет для каторжан и для солдат, притом без очков. У нее милое, тонкое лицо с прелестными молодыми, глазами. Она благословила и поцеловала, и сказала: «А ты, красавица, тяжелый крест примешь – не страшись». Она повторила это несколько раз».