Сидя на ступеньках перед открытой дверью, я чувствовала, как по щекам катятся слезы. Темнота окружала меня со всех сторон, она пробиралась ко мне в душу, сжимала ее щупальцами адского одиночества и боль возвращалась, заставляя кусать губы до крови и рыдать навзрыд, вспоминая ЕГО лицо.

"Виктор", шептала я, словно обращаясь к призраку, который исчез в темных коридорах больницы. "Мне так тебя не хватает. Это так больно жить каждый день без тебя. Ты был моей опорой, только сейчас я понимаю. Что я дышала тобой, что я жила твоим именем, что я засыпала с мыслями о тебе и просыпалась в предвкушении нашей встречи. Ты ушел и я осталась одна…мне страшно жить без тебя, Чудовище! Я так сильно люблю тебя…так люблю тебя!".

Слезы катились по моим щекам, попадали в рот, стекали по подбородку. Я пыталась взять себя в руки, но не могла…ни хрена я не могла.

«Ты сильная, маленькая!»

«Ни хрена я не сильная без тебя! Вернись ко мне!»

Боль внутри меня казалась необъятной.

"Ты был моим всем, и теперь, без тебя, я теряюсь в этой темноте. Неужели это всё был сон? Или мне показалось?".

Я долго сидела в темноте, глядя на кружащиеся снежинки пока не почувствовала, как сильно замерзла. Закрыла дверь и вернулась в лабораторию. Прасковья Сергеевна из первого отделения патологии принесла снова грязные пробирки и я пошла их мыть.

Утром я прошла в раздевалку и мне на глаза попался халат с биркой «Лазнева Наталья Романовна»…Мысль была мгновенной и меня пронизало предвкушением мести. Я схватила ее халат, скомкала его и отнесла в мусорный бак с отходами из столовой. Там как раз вчера подавали рыбу и кашу с маслом. Хорошенько утрамбовав его в мусорные отходы, я оставила край халата висеть из-под закрытой крышки.

Дни тянутся как века, и я понимаю, что моя беременность – это не только радость и чудо, но и испытание, которое ставит меня перед сложными выборами. Врачи взволнованно говорят мне о возможной угрозе преждевременных родов, и каждый визит к ним становится для меня как дыхание на краю обрыва. Чертовые, проклятые деньги. Все неизменно упирается в них. В каждую копейку, которую приходится экономить. Я к этому не привыкла и мне адски тяжело это делать. Останавливаться возле вкусной еды, возле красной икры, рыбы, колбас и понимать, что нет, блядь. Не могу я это купить…только самые дешевые сосиски и за них спасибо.

Врачи советуют витамины, УЗИ, покой. Время становится измеряемым в ударах маленького сердца внутри меня. Эволюция жизни влечет за собой невероятные трудности. Я становлюсь восприимчивой к каждому движению, каждому болевому сигналу, который наводит страх в моей душе. Мне жутко потерять еще и ребенка Шопена. Как будто окончательно утратить связь с ним. Для меня этот малыш, словно спасение. Я безумно люблю его и хочу чтобы он родился…Только я не знаю что смогу ему дать. Пока что не знаю. И меня это дико пугает.

Евгения Александровна, моя последняя опора, предлагает мне отстраниться от проблем, уйти в декретный отпуск. Но каждый мой внутренний инстинкт кричит, что я не могу позволить себе отступить. Пусть это и копейки, но они нам нужны, моя зарплата тоже вклад, и я помогаю своей спасительнице чем могу. Сесть ей на шею и свесить ноги мне не хочется, и я не посмею. Моя жизнь, жизнь моего малыша – это часть чего-то большего, чего-то, что я не готова потерять.

Так я продолжаю борьбу, не следуя рекомендациям врачей и игнорируя усталость. Для меня работа – это как будто единственный путь сохранить крошечный мир внутри меня. Бережно ношу свой груз ответственности, готовясь к тому моменту, когда этот маленький человек покажет свое лицо миру. Я уверена он будет похож на Шопена. У него будут его глаза, его улыбка, его шарм и его острый ум. Я ведь жду мальчика. Я жду сына. У таких, как Шопен рождаются сыновья, я в этом была уверена, когда шла на скрининг.