И я всегда говорила Патрику, что нам обязательно нужно поставить замок на заднюю калитку.

Я частенько играла в этой песочнице с Джеком, мы часами гоняли там игрушечные машинки. У отца Джека гораздо лучше получалось изображать звук моторов, зато я была терпеливее. Патрик и сам уж слишком похож на ребенка. Он обычно выстраивал изумительные гоночные трассы в песке, с мостами через озера, а потом испытывал ужасное разочарование, когда Джек внезапно вскакивал и растаптывал все подряд. Я всегда напоминала: «Патрик, ему же два года!»

Джек выглядел таким высоким и тощим, когда выходил из машины у дома гипнотизерши. Я припарковалась на другой стороне улицы – просто не уехала оттуда после сеанса. У меня было предчувствие, что Патрик собирается к ней на ужин. Когда она вела меня наверх, я уловила запахи чеснока и вина, как будто что-то мариновалось на кухне. Но я никак не ожидала, что и Джек тоже приедет. Это меня потрясло. Внезапный шок, неописуемая боль. Это как в детстве, когда в одно в холодное утро в нос бьет баскетбольный мяч. Вы ПРОСТО НЕ МОГЛИ ПРЕДСТАВИТЬ, насколько это больно, и ваши друзья хохочут, а вам отчаянно хочется домой, к маме.

Не думаю, что Джек уж так сильно ожидал знакомства с гипнотизершей. Он не выглядел счастливым. Плечи опущены. Мне показалось, я заметила, как он шмыгает носом. Надеюсь, он не подхватил грипп. Это очень опасно для людей, страдающих заболеваниями вроде астмы.

Однажды, когда Джеку едва исполнилось три года, а Патрик был на работе, у него случился приступ астмы, прямо посреди ночи, и мне пришлось вызывать «скорую помощь». Я до сих пор помню ужас, охвативший меня при виде того, как судорожно дергается его маленькая грудь в попытках вдохнуть воздух, и то, как его прекрасные зеленые глаза смотрели на меня, умоляя о помощи. А потом я сидела в машине, держа его на коленях, стараясь не дать ему сорвать дурацкую пластиковую маску, пока ему кололи вентолин. И доктора, и медсестры приняли меня за его мать. «Как наша мамочка себя чувствует? Принести мамочке чая?»

Было бы нелепо поправлять их в такой момент и объяснять, что я мачеха. Что бы они сказали? «Принести нашей мачехе чая?»

Джек звал меня Сас, потому что так обращался ко мне Патрик. Каждый вечер, когда я заходила к Джеку, чтобы пожелать ему спокойной ночи, он вытаскивал изо рта соску (мы не отбирали у него «пустышку» почти до четырех лет; это, конечно, было очень плохо, но мы баловали его) и говорил: «Я тебя любу, Сас». И тут же совал соску снова в рот. Каждый раз меня охватывало такое чувство, будто сердце готово разорваться.

Джек был наградой, на которую я никогда не надеялась и о которой даже не мечтала.

В ту ночь, когда у него был приступ астмы, нас отпустили домой лишь на рассвете. Мне не хотелось укладывать Джека в кроватку, и я взяла его в нашу с Патриком кровать, и мы оба заснули. Когда же я проснулась, Патрик уже вернулся из поездки. Он просто стоял рядом и смотрел на нас, и на его лице было выражение нежности, и любви, и гордости, и он сказал: «Привет, родные мои!»

Мне никогда не забыть тот его взгляд.

Два года спустя, через три недели после начала первого учебного года Джека, Патрик просто сказал:

– Думаю, все кончено.

– Что кончено, о чем ты думаешь? – беззаботно спросила я.

Это ведь было совершенно неожиданно. Я даже догадаться не могла, о чем он говорит. О сериале по телевидению? О лете?

Но он имел в виду нас. Между нами все было кончено.

Отвергнутый интимный партнер часто становится преследователем со сложным, переменчивым комплексом желания примирения и мести. (?!! Мести за что? Что он ей сделал?)