Конечно, Ланской не столь развит, как тот же Потемкин, но это можно образовать. Григория Александровича тоже она воспитала. Да и сама себя в немалой степени. Теперь Екатерине было чем заняться, она взялась за обучение любовника. К этому государыню подтолкнуло не только недопонимание Александра во время утренних докладов, но и проявившийся у него интерес к учению.

Императрица и за ней двор перебрались в ее любимое Царское Село, где доклады бывали не так часты, свободного времени и прогулок больше. Екатерина отдыхала душой и телом. Огромная государственная машина, набрав ход, до осени работала без ее ежедневного пригляда, лишь под наблюдением со стороны. По ночам в спальне ее горячо ласкал молодой любовник, днем не сводивший влюбленных глаз, радовали здоровьем и разумностью внуки, особенно старший, Александр, и все было хорошо…

Высоченные книжные шкафы библиотеки полны фолиантов. Иногда Ланской стоял, задрав голову и пытаясь разобрать золотую вязь на корешках книг. Нет, он, конечно, не такой дурень, как Митрофанушка в пьесе господина Фонвизина, но с государыней не сравнится и близко. Столько прочитать…

Александр быстро убедился, что Екатерина действительно все это прочла, причем не бегло, лишь бы познакомиться, а вдумчиво. И книги стояли серьезные, здесь почти не было французских романов, зато Ланской разобрал имена Ломоносова, Плутарха, Монтеня, Тацита… Он помнил о переписке государыни с умными людьми Европы, как она сама называла.

Сам он был все же не слишком грамотен. Однажды, отправляя письмо Потемкину, Екатерина и Ланскому предложила черкнуть несколько строк своему начальнику и благодетелю. Смущенный Александр взялся за перо. Вышло вот что:

«Любезный дядюшка. Не можете представить себе, как мне без вас скушна, приезжайте, дядюшка, наискарее».

Государыня проверять написанное не стала, она и сама частенько допускала ошибки, объясняя хромающую орфографию тем, что ее не доучили. Екатерину не слишком беспокоила эта хромота, русские тексты, если нужно, выверяли секретари, а переписка с иностранцами велась по-французски, грамматикой которого она владела блестяще.

А вот Потемкин в ответе, присланном лично Ланскому, переписал фразу, исправив ошибки, и приписал:

«Учись, Сашка, негоже русскому по-русски с помарками писать!»

А для учебы советовал побольше читать не только французские романы, но и бумаги, что сочиняет для государыни Безбородко:

«Вот у кого слогу поучиться можно! Александр Андреевич ошибок не делает. Я бы сам учился, да все недосуг и поздно уже. А ты молод, потому учись!»

Ланской густо покраснел, увидев исправления своего наставника, он и сам понимал, что, даже став генерал-майором, ума не прибавил, надо образовываться. Да и государыне небось с дурнем, который разговор поддержать не умеет, быстро надоест. Он понимал, что нужны книги, но где их взять? Просто достать из шкафа не поднималась рука, а просить разрешения не поворачивался язык. Помогла Перекусихина. Заметив интерес Ланского к книжным полкам, она усмехнулась:

– А знаете, Александр Дмитриевич, как один из бывших «в случае» у государыни книги себе выбирал? Когда государыня-матушка подарила ему особняк, что прежде Васильчикову принадлежал, он решил обустроить в том особняке библиотеку по примеру многих. Только вот в книгах ничего не смыслил. – Перекусихина рассказывала, не упоминая имени бывшего фаворита, но Ланской легко понял, о ком идет речь, – о Корсакове, вознесенном на Олимп в одночасье и в одночасье же с него свергнутом. – Позвал к себе книготорговца Свешникова и велел привезти книг как можно больше, да чтоб непременно фолианты объемные были. Свешников его спрашивает, мол, списочек бы, каких авторов предпочитаете… А тому все едино, едва буквы в слова складывать горазд, отвечает, что все равно каких, лишь бы как у государыни и стояли по размеру – большие на нижних полках, а поменьше на верхних. И смех и грех! Государыня-то свои от корки до корки прочитать изволила да вдуматься в каждую, а тому все равно, лишь бы как у нее.