Привлеченные потной суматохой вокруг индейца и негра, стали подходить другие люди.

– Ребята? – Нордструм обнял их за плечи и притиснул к себе. – Как говорится, из первых уст. Кто из вас, тузы, в субботу унесет с арены седло чемпиона мира?

Они не ответили сразу. Даже жизнерадостная болтовня Джорджа утонула в потном потоке дружелюбия. Было продолжительное молчание. Потом, словно сговорившись, Джордж и Сандаун одновременно подняли правую руку по-индейски: «Вот кто». Это вызвало хохот у окружающих, а Нордструм опять их тиснул.

– Речь настоящих тузов. – Нордструм засмеялся. – Кстати: хочу представить вам других королей, дам и валетов, которые примут участие в нашем маленьком карточном сражении. Билл? – Он махнул толстой рукой. – Вот один из тех джентльменов, которых вы мечтали увидеть. Идите к нам, сэр. Все вместе, все вместе…

Народ расступился, пропустив из плюшевого сумрака внушительную группу, движущуюся клином. Впереди шел, очевидно, «сэр», приглашенный Нордструмом: поразительный господин со снежными волосами до плеч и такой же масти усами и эспаньолкой. Одет он был в светло-коричневый костюм из оленьей кожи, скроенный по последней моде, если не считать вшитых на бедре ножен с ножом и чехла с фляжкой, висевшего на ремешке с бисером.

По пятам за ним шли не первой молодости наездница с волосами мандаринового цвета и мужчина с лицом терьера и бордовыми подвязками на рукавах. За этой парой – трио, настолько же бесцветное, насколько колоритны были трое первых, – угольно-черные костюмы, угольно-черные цилиндры и лица, как остывшая зола. Замыкал группу невероятных размеров человек или же нечто прямоходящее, как человек, и втиснутое в человеческую одежду. Он был без шляпы и без волос, даже без ресниц. Мышечный аппарат так и выпирал из-под кожи – он весь был в мускулах, вплоть до черепа. Даже ушные отверстия почти заросли мускулами. Ростом он был с меня, если не выше, и весил, наверное, вдвое больше моих жалких семидесяти двух килограммов. Но толстым он при этом не был, наоборот, угадывалась словно бы какая-то истощенность, словно он еще рос, и телу было тесно, не хватало объема. Грудь распирала рубашку и подтяжки. Рукава были туго натянуты на длиннющих руках, фасонные полотняные манжеты едва сходились на толстых запястьях. Можно было подумать, что обезьяну противоестественно одели и обрили для циркового номера. Но было в нем нечто еще более противоестественное, только не видимое глазу, – оно окутывало гиганта, как облако заразного воздуха. Даже угольно-черные с мертвыми лицами сторонились его.

Оливер Нордструм надувал щеки и улыбался подошедшим, глаза его напоминали яичные желтки под сливочным маслом. Он походил сейчас на жирненького богатенького мальчика, необъяснимым образом принятого в шайку отчаянных ребят. Он взял седого за кожаную манжету и подвел к нам.

– Билл, пожмите руки двум лучшим наездникам в мире: Джеку Сандауну и Джорджу Флетчеру. Ребята, познакомьтесь с Уильямом Коди[15].

Я чувствовал, что Нордструм не просто так раздувает щеки, но не ожидал ничего такого выдающегося.

– Буффало Билл? – тихо вырвалось у меня. Я думал, он давно преставился. Но вот он сам во плоти и по-прежнему молодцом. – Буффало Билл Коди?

Джордж и Сандаун вежливо кивнули. Буффало Билл не подал им руки. А на негра едва взглянул. Краснокожего, однако, измерил долгим взглядом, словно оценивал племенное животное.

– Ну вот, Билл, когда вы увидели нашу пару тузов, что вам подскажет ваше игроцкое чутье? На кого бы вы поставили?

– Я не игрок, Оливер. Это по части мистера Хендлса.