– Душенька-девица, милая сестрица, Младина свет Путимовна, прыгни, прыгни! – взывали они к ней. – Вскочи в поневу, вскочи!
– Не хочу! – вопила Младина, которую по указанию Угляны пустили на березу первой. – Не хочу и не буду прыгать!
– Прыгни, прыгни! Мы тебе орешков дадим!
– Ягодок сладких!
– Блинов масленых!
– Ну ладно! А-а-а!
И с громким воплем она прыгнула, стараясь попасть ногами в расправленную поневу. Дело не такое уж легкое – иная валилась, задев стоявших внизу, все с криками и хохотом падали на траву и не сразу могли подняться, разобрать, где чьи руки-ноги. Наконец все встали, Младина надела поневу как следует, Угляна затянула гашник вокруг ее стана, и гордая девица пошла по кругу, целуясь со всеми, кто уже облачен в одежду взрослой женщины.
На березу полезла следующая из еще не одетых. Над поляной стоял смех, крики, вопли, когда кто-то не мог сразу взмоститься на нужную ветку, приходилось подсаживать еще раз. Визжали и хохотали молоденькие девчонки-недоросточки, толпившиеся на опушке, поодаль: им еще не пришла пора «лезть на березу», они пока носили только беленые рубашки с простыми поясками и издалека смотрели на обряд и чествование своих старших сестер.
Когда наконец все будущие невесты облачились в поневы и встали в круг, горделиво поглядывая друг на друга, под деревом осталась одна Веснояра. На голове ее возвышался огромный венок из зелени, цветов и березовых ветвей, целая гора почти таких же березовых венков, только поменьше, лежала возле нее на траве.
запела Веснояра, и прочие девушки двинулись вокруг нее и дерева, взявшись за руки.
– подхватили они за ней.
И опять Младина первой вышла в круг и получила венок из рук той, что сейчас воплощала саму богиню Лелю. Стоя по разные стороны зеленого венка среди березовых ветвей, Веснояра и Младина потянулись друг к другу, чтобы поцеловаться и тем закрепить вновь возникшее посестримство между земной девушкой и богиней Лелей.
И вдруг венок качнулся, будто его толкнула невидимая рука, и ветка хлопнула Веснояру по лицу! Та вздрогнула и в изумлении уставилась на Младину; на щеке сежанской Лели краснел след от удара. Столь же изумленное лицо младшей сестры убедило ее, что та здесь ни при чем, да и как бы девчонка посмела ударить ту, что сейчас воплощала богиню!
Круг двигался дальше, Веснояра раздавала венки всем по очереди. От движения круга, от многократного пения одних и тех же строк кружилась голова, перед глазами плыло бело-зеленое марево, и уже казалось, что березы вокруг поляны тоже водят хоровод, тоже кланяются самой старшей, тоже поют…
А Младина все оглядывалась на ходу; свисающие на глаза березовые листья мешали смотреть, перед взором мельтешило, и ей все упорнее мерещилось, будто на поляне идет еще один круг – из белоствольных берез или из неведомых дев, одетых в белые невышитые рубахи, без поясов, с распущенными волосами до самой травы… Те тоже пели прекрасными голосами, похожими на журчанье прозрачного ручья под яркими лучами, их белые лица скользили, как солнечные блики на зеленой траве. Их круг шел то возле самой березы, то за спинами сежанских дев, то поперек – белые фигуры проходили сквозь цепь сомкнутых девичьих рук, никто ничего не замечал. Это были вилы, иначе русалки – дочери Дажьбога, приносящие влагу на поля. Те духи трав, деревьев, земли, что позволяют всему этому цвести и давать плоды.