– Кость сломана, только и всего. Сейчас поправлю.

Лекарка выбрала из кучи хвороста две короткие палки, наложила их на сломанное предплечье, туго связала палки ремнями и в завершение помазала распухшую руку густым зельем.

– Не развязывай, пока не заживет. У молодых кости быстро срастаются. А что с тобой? Стрела?

Скальд обнажил бок. Лекарка осмотрела рану, покачала головой:

– Эх, застряла слишком близко к сердцу! Боюсь, помрешь.

Ухватившись худыми цепкими пальцами за обломанный комель стрелы, старуха дернула несколько раз. Зазубренный наконечник крепко сидел в боку и не поддавался.

– Придется вырезать стрелу!

Скальд кивнул. В его лице не осталось ни кровинки. Старуха взялась за нож, начала кромсать плоть. Исландец не издал ни звука, только стиснул зубы.

– Не получается! – обескураженно призналась лекарка. – Попробую клещами.

Она подняла с пола железные клещи, стряхнула с них золу. Перед клещами обломок стрелы не устоял. Лекарка с усилием выдернула наконечник. Он был старинной ковки. Наверное, прапрадед какого-нибудь бонда стрелял подобными стрелами в викингских походах. На ржавых зазубринах стрелы остались волокна белого цвета. Скальд глянул на них, и подобие улыбки промелькнуло по его белому лицу.

– Хорошо нас кормил конунг. Жир даже у меня в сердце.

С этими словами исландец повалился на спину и зашептал бескровными губами:

Тормод замолк. Харальд склонился к скальду. Приложив ухо к его губам, он с трудом разобрал:

– З… з. заверши мою вису, Харальд! В… в… ведь ты же любитель меда поэзии…

С этими словами Тормод Скальд Черных Бровей умер, не закончив своей последней висы. Харальд мысленно попрощался с другом: «Легкой тебе дороги, Тормод! Не знаю, куда ты держишь путь, в рай к Иисусу Христу или в Чертог Мертвых на пир к Одину! Жаль, что ты не успел поведать мне все тайны стихосложения». Для мужчины есть более достойное занятие, чем оплакивать погибших. Харальд забрал грозную секиру скальда. Он потянулся за золотым ожерельем, но не нашел его на шее скальда. Видимо, старуха опередила его. Харальд почувствовал прилив гнева. Мало того, что гнусная колдунья ничем не помогла, она еще ограбила мертвого. Он взял здоровой рукой секиру и гневно крикнул старухе:

– Верни ожерелье!

– Мне положена плата за твое излечение. В смерти твоего друга я не виновата. Даже Один и Тор не спасли бы его.

– Хватит пререкаться, старуха! Сдается мне, что ты уже говоришь устами покойницы. Верни украденное, или я рассеку тебя пополам!

Худая колдунья испугалась Харальда, приближавшегося к ней с острой секирой. Скорчив гневную гримасу, она швырнула на земляной пол золотое ожерелье и разразилась грубой бранью. Харальд поднял ожерелье и вышел из землянки лекарки. Ему предстояло найти надежное укрытие. Оглядевшись вокруг, он увидел на соседнем пригорке полуразрушенный сарай и решил спрятаться под его просевшей крышей.

По пути к сараю он размышлял над кённингами незаконченной висы. «Багряный муж» – это Тормод, обагренный кровью. «Зубец железный» – ржавый наконечник стрелы, прилетевшей неизвестно откуда. Топкая тропа, ведущая к сараю, подсказала Харальду еще один ответ. Бродяга, которому Тормод отсек воровскую кисть, бежал по этой тропе. Вдоль нее тянулся след из кровавых пятен. Глядя на кровавый след, Харальд сразу же вспомнил, что скальды называют кровь «болотом язв», а рану – «тропой». Но он не мог понять, кого скальд назвал худой женой, которой принадлежит обагренный кровью муж с железным обломком у самого сердца. Лекарка, клещами выдернувшая стрелу, была изможденной старухой. Но разве скальд принадлежит этой ведьме? Может быть, Тормод вспомнил Торбьёрг Черную Бровь из Долины Эрна, в чью честь он сложил хвалебную песнь? Говорили, что девушка очень высока и худощава. Но Черная Бровь не жена скальда. Впрочем, вот разгадка! Не далее как сегодня утром Тормод призвал войско на встречу с худой женой. Как говорится в Древних Речах Бьярки: