Ева кивнула.

– Да, мадам.

– Хорошо. И запомни: быть моделью – это не просто пройтись в красивом наряде. Это еще и показать радость и уверенность, которую вызывают мои наряды. Я уверена, ты меня не разочаруешь.

В комнате стояла тишина до тех пор, пока шаги Мадам не затихли в коридоре. Затем миссис Рэтклифф взглянула на Еву и нахмурилась.

– Миссис Сейнт-Джон рассчитывает приобрести несколько новых нарядов для дочери, чтобы та появлялась в них в разделе светской хроники. Мадам подумала, что это платье подойдет идеально. И она еще принесла из шоу-рума несколько других нарядов. Она рассчитывает, что ты покажешь их все, так что ты, в свою очередь, можешь рассчитывать на долгий вечер.

Это была не просьба, но Ева и не собиралась отказываться.

– Да, конечно.

Миссис Уильямс быстрым движением вдела нитку в иголку и принялась ушивать платье под Еву.

– Не волнуйся, лапочка. Миссис Сейнт-Джон – та еще стерва, но ее дочка – добрая душа. Она уже была у меня на примерке; она не позволит матери обижать тебя. Кроме того, ты прекрасно выглядишь.

Прешес с пудреницей и тюбиком помады в руках присоединилась к миссис Рэтклифф, стоявшей за спиной миссис Уильямс и ожидавшей, когда та сделает последний стежок. Затем Прешес освежила макияж подруге, а миссис Рэтклифф попросила Еву поднять голову, чтобы загримировать небольшую родинку на шее.

– Вот, – сказала Прешес, делая шаг назад. – Само совершенство. Теперь ее совсем не видно.

Ева склонила голову и посмотрела на свое отражение. Небольшое пятнышко настолько сроднилось с ней, что она его даже не замечала.

– Ты права. Спасибо.

Миссис Рэтклифф одобрительно кивнула.

– Ну, ты готова?

Не дожидаясь ответа, она повернулась и двинулась по коридору, даже не проверяя, успевает ли за ней Ева.

В шоу-руме горели все лампы, освещая стеллажи с готовой одеждой, выставленные в ряд по периметру просторного зала; яркие цвета нарядов на фоне белых стен напоминали румянец на белых щеках. Ева улыбнулась своей лучшей, в стиле Мирны Лой, улыбкой, которая, как она считала, придавала ей уверенности и одновременно отражала красоту и доступность.

Неспешной, уверенной походкой она прошла по центральному проходу шоу-рума к дальней части, где рядом с удобными диванами и стульями располагались столики из бронзы и стекла, заставленные бокалами с шампанским и пирожными. На небольшом диване сидели две женщины, держа в руках по бокалу. Когда Ева подошла к ним, их беседа прервалась. Старшая из них, видимо, миссис Сейнт-Джон, респектабельная и очень стройная, сидела, изящно скрестив лодыжки длинных ног. Она была облачена в твидовый костюм с узором в гусиную лапку; меховая накидка все еще лежала на ее плечах, словно она не собиралась задерживаться надолго. Она была привлекательной женщиной, а в юности, должно быть, считалась красавицей. Возможно, если бы выражение ее лица не выглядело столь мрачным. Разглядывая платье, она не улыбалась и не смотрела на Еву.

– О, мама, оно чудесное, не правда ли? Посмотри, как оно подчеркивает фигуру. Складки почти греческие, не правда ли?

Ева переадресовала свою улыбку другой женщине: более молодой, немного более полной версии своей матери, с русыми волосами и модной стрижкой, прикрытой элегантной шляпкой, с россыпью веснушек на переносице и карими глазами, окаймленными черными ресницами. Но именно улыбка и миниатюрный подбородок оживляли лицо и заставляли Еву жалеть, что они не могли быть подругами.

Ева сделала шаг назад и повернулась, чтобы они могли полюбоваться открытой спиной. Миссис Сейнт-Джон отпила из бокала и произнесла: