Из всех афинских навархов Мнесифил был настроен особенно непримиримо к Еврибиаду, коего он считал грубияном и невеждой. Мнесифил, знающий наизусть почти всю «Илиаду», частенько в спорах с Еврибиадом позволял себе отвечать ему стихами Гомера. Это злило Еврибиада, который не мог похвастаться своей начитанностью. Еще Еврибиада уязвляло то, что Мнесифил прекрасно умеет командовать в сражении как одним кораблем, так и большим отрядом триер.

Лишь благодаря вмешательству Фемистокла перепалка между Еврибиадом и Мнесифилом не переросла в крупную ссору.

Шагая к своему шатру, Мнесифил с нарочитой громкостью цитировал слова Нестора из «Илиады»:

Еврибиад удалился в свою палатку весь красный от еле сдерживаемого гнева. Фемистокл посчитал этот момент подходящим для того, чтобы побеседовать с Еврибиадом о его деспотизме в общении с воинами и стратегами из стана афинян и их союзников. К коринфянам и эгинцам Еврибиад проявлял дружелюбие, ибо те были дорийского племени, как и спартанцы. Афиняне же вместе с эвбейцами и кеосцами относились к ионийскому племени. В далеком прошлом, когда греческие племена только-только пришли на Балканский полуостров, между дорийцами и ионийцами не раз случались войны из-за более плодородных земель. Ионийцы большей частью были вытеснены дорийцами с материковой Греции в Малую Азию и на острова Эгеиды. Лишь афинянам удалось выстоять под натиском воинственных дорийцев и закрепиться на полуострове Аттика.

– Если я бываю суров, а порой и жесток в общении с военачальниками, то это ради поддержания строгой дисциплины, – молвил Еврибиад, отвечая на упреки Фемистокла. – В спартанском войске царит жесточайшая дисциплина, друг мой. Благодаря этому спартанцы непобедимы на поле битвы. В объединенном эллинском флоте должен быть такой же железный порядок, иначе нам не одолеть варваров.

– Полностью с тобой согласен, Еврибиад, – сказал Фемистокл, – но не следует все же перегибать палку. Ты позволяешь себе открыто оскорблять стратегов в присутствии слуг и простых воинов, забывая при этом, что они люди знатные. И совершенно недопустимо, по-моему, подвергать военачальников телесным наказаниям, если дело не касается измены или бегства с поля битвы.

– Ты же сам, Фемистокл, сурово наказываешь тех афинян, кто играет в кости или пьет вино перед заступлением в караул, – возразил на это Еврибиад. – У тебя есть специальный раб, который сечет плетью провинившихся воинов. Это ли не унижение для свободнорожденных граждан!

– И все же мой раб не наказывает плетьми военачальников, – заметил Фемистокл. – Я прекрасно сознаю, что аристократы и люди из народа – не одно и то же. Будет лучше, Еврибиад, если и ты станешь следовать моему примеру. Я понимаю, ты привык жить по суровым спартанским законам. Однако здесь не Спарта, а твои соратники – не илоты.

Фемистокл знал, что спартанские илоты – государственные рабы – полностью бесправны, хотя численно они в несколько раз превосходят граждан Лакедемона. Всякий спартанец имеет право подвергнуть любого илота истязаниям за какую-либо вину, а то и вовсе убить. Никакой ответственности за это спартанские граждане не несут. Более того, власти Лакедемона поощряют убийство наиболее сильных илотов спартанскими юношами, готовящимися вступить в войско.

Еврибиад заверил Фемистокла, что впредь он станет более милостив к провинившимся стратегам.

– Я больше не буду поднимать на них руку, – с кривой полу-усмешкой молвил Еврибиад, – не стану и голос повышать на этих изнеженных аристократов. Поручу это моему симбулею Динону, пусть он журит их, как малых детей, не трогая пальцем.