Начальству из пропагандистских соображений потребовался живой реабилитированный штрафник. Их было немного, выживших в мясорубке битвы на Орловской дуге. Выбор пал на Юргена. Ему это было безразлично. Он не считал, что ему повезло. Он резко обрывал всех, кто говорил: как же тебе повезло! Он верил, что каждому человеку отпущен свой, ограниченный запас удачи. И нечего его использовать на всякие реабилитации, награждения и чины. Больше на бой останется. В бою без удачи не выжить.

Он остался в батальоне, вместе со своими товарищами, с Красавчиком и Гансом Брейтгауптом. Брейтгаупт стоял сейчас в карауле. Юрген посмотрел на наручные часы. До конца смены оставалось полчаса. «Крепись, старина Брейтгаупт, – послал мысленный сигнал Юрген, – ты переживал и не такие морозы». Он стал считать, загибая пальцы. Брейтгаупт был на Восточном фронте с первого дня, выходило – четвертую зиму.

– Сейчас четвертая зима, – сказал Юрген.

– Точно, – откликнулся Целлер, в его голосе звучало удивление. Неужели четвертая? А как будто вчера… Годы пролетели как один день, один бесконечный кошмарный день.

– Это не великанская зима, – сказал Фридрих с каким-то детским разочарованием.

– Осмелюсь заметить, герр фельдфебель, что вы неправильно считаете, даже на пальцах, – язвительно заметил Граматке. – Война началась в 39-м, итого, – он стал демонстративно загибать пальцы на руке, – зима на 40-й, на 41-й, на 42-й, на 43-й, на 44-й, – тут он потряс сжатым кулаком и откинул большой палец, – на 45-й, шесть! Если бы вы внимательно слушали меня, то запомнили бы… Повторяю еще раз! Три такие зимы идут кряду, без лета. А еще раньше приходят три зимы другие, с великими войнами по всему свету. Три плюс три – шесть!

Все примолкли, озадаченные и подавленные. Да, действительно, три плюс три – шесть, тут не поспоришь, конец подкрался незаметно, прямо хоть ложись и помирай.

– Вот как говорится об этих годах в «Прорицании вельвы», – продолжал вещать Граматке:

«Господи, чем у человека голова забита, – подумал Юрген, – а с фаустпатроном до сих пор не научился обращаться. Всех-то дел: снять контровую проволоку, поднять целик, поставить предохранительную защелку в боевое положение, прицелиться, нажать спуск. Что тут можно перепутать?! Ребенок справится! А этот – нет, не может!»

– Вы, мужчины, только и знаете, что сражаться и уничтожать друг друга и мир вокруг. А женщины все наперед знают. Вы нас слушайте! – раздался голос рядом с ним.

Это была Эльза, подружка Юргена. Он с товарищами спас ее в Варшаве от изнасилования русскими из бригады СС Каминского. После этого она прибилась к ним санитаркой, ей некуда было идти. Прибилась сначала к батальону, а потом уж к нему, Юргену. Он был не против, а совсем даже наоборот. Хорошая девчонка! У них вроде как любовь. Или не вроде. Он не задумывался. Солдату на войне вообще лучше не задумываться, тем более о любви и будущем. Чуть задумаешься, чпок – и все, ни любви, ни будущего. Живи одним днем, а еще надежнее – одной минутой, смотри зорче по сторонам и чутче слушай. Целее будешь. Но иногда можно и расслабиться, вот как сейчас, у праздничного стола, в кругу товарищей. Юрген обнял сидевшую рядом Эльзу, притянул к себе. Она опустила голову ему на плечо, уютно свернулась калачиком на диване.

– Ну откуда вы можете знать? – спросил Юрген. – Чтобы знать, надо мозги иметь для начала. Разве в такой хорошенькой головке могут быть мозги? – Он постучал средним пальцем по голове Эльзы.